Господи, сделай так…

Мы даже бросили загорать. Сидели и восхищенно смотрели на Тимку. Идея была гениальная. Я тут же увидел новенький бинокль на своей шее. Нет, лучше, чтобы он висел не на шее, а на руле велосипеда. И я всем-всем буду давать смотреть и кататься. А еще я куплю матушке стиральную машину, что видел в телевизоре, и она не будет больше вздыхать про железные нервы, когда я снова заявлюсь измызганный по макушку. А деду я куплю блестящие зубы, потому что ему “легче каленые орехи есть, чем говорить со мной”, но на эти загадочные орехи у него совсем нету зубов...

Судя по мечтательным лицам, Серега с Тимкой тоже придумали для себя что-то очень нужное.

— А кто будет сыном Теля? — спросил Серега. — Кто — с яблоком на голове?

Мы задумались. Стоять с яблоком на голове не хотелось. То ли дело — стрелять...

— Кто будет хуже стрелять — тот и сын, — довольно справедливо решил Тимка.

— А если все одинаково? — не отставал въедливый Серега.

Тимка молчал, а его глаза лихорадочно бегали по сторонам в поисках решения.

— Давайте пригласим Мешка. — Тимка показал пальцем на сидящего у самой воды Мишку-Мешка из нашего класса. — Даже жалко его — все один и один.

Мешок сидел абсолютно неподвижно, похожий на чуть оплывший здоровенный кусок закаменевшей глины. Яблоко на его голове смотрелось бы замечательно.

— А он согласится? — засомневался Серега.

— Еще как! Обрадуется — вот увидите...

Мешок если и обрадовался, то виду не подал...

Впереди было море дел, и не было никакого смысла напрасно тратить время. Тут же в кустарнике мы выломали несколько подходящих орешин и отправились домой к Мешку мастерить лук.

Мы ждали во дворе, оглядывая скудное хозяйство, пока Мешок искал в сарае необходимые инструменты. Любопытная коза разглядывала нас в упор. Наконец он выбрался из сарая, стряхивая ошметки сена с головы.

— Зови сябров в хату, — велела ему Клавдяванна, выходя на покосившееся крыльцо.

— Пошли! — Мешок пожал плечами. — Все равно не отстанет.

— Руки помойте, няряхи, — велела Клавдяванна.

Мешок еще раз пожал плечами и повел нас к капающему умывальнику, висящему на стене сарая.

В доме бабка Мешка усадила нас за стол, на котором стояли кружки, миска с пирожками и горлач с молоком. Обжигаясь, мы глотали пирожки, запивая их жирным молоком взахлеб, не разбирая вкуса и торопясь вернуться к своим неотложным делам. Даже Мешок вытряхнулся из обычного для себя сонного состояния и нетерпеливо поглядывал на дверь.

Я украдкой взглядывал на глаза, сверлящие меня с иконы в углу, и слушал ровный голос Клавдиванны, отстраненно перечисляющий все прегрешения Мешка, который на самом деле чистое наказание на ее старую голову... Удивительно, но в этих жалобах Клавдиванны не было никакой жалобы: это было похоже на бесконечную песню, на завораживающее журчание...

— Будете еще пирожки? — спросила хозяйка, убирая со стола пустую миску.

Я кивнул, не очень соображая чему, а мои приятели отрицательно занекали и повскакали из-за стола.

— Вот и добра, — урчала Клавдяванна, — пускай они идут себе безобразить, а ты поешь, поешь, а набезобразить успеешь еще.

— Давай быстрей к нам, — бросил мне от дверей Тимка.

— Вот тебе горяченькие. — Клавдяванна поставила на стол полную миску и уселась напротив меня, как раз под глазами с иконы. — Ешь, ешь, христопродавец, набегался поди...

Я слушал ее отстраненное повествование, укачиваясь в ее голосе, не все понимая и о чем-то только догадываясь, но цепко запоминая эту на самом деле совсем не жалобную жальбу.