Господи, сделай так…

Мы стояли перед клубной афишей, на которой киномеханик Семен менял, как правило, только число и название фильма, а все остальное оставалось постоянным, и даже надпись “новый цветной художественный фильм”, намалеванная незнамо когда, выцветала себе из года в год перед любым дописанным к ней фильмом независимо от того, был или не был он и на самом деле новым, или цветным, или особо художественным (ручаюсь, что перед фильмом “Поездка Председателя (ла-ла-ла)... Хрущева в Соединенные Штаты Америки” так и стояло: “новый-цветной-художественный”). В ответ на наши ехидные подколы по этому поводу Семен пускался в неторопливые философские рассуждения, склонность к которым у него возрастала от одного стаканчика дешевенького портвешка к другому (как, впрочем, и у всех киномехаников, сапожников и сельских учителей астрономии).

— Сколько раз ни смотришь одну и ту же фильму (мне больше всего нравилось это его фирменное “фильма”), каждый раз увидишь что-нибудь новое.

— А цветной? Почему всегда цветной? — не унимался какой-нибудь особо въедливый ниспровергатель.

— Когда вспоминаешь любую фильму, — откровенничал Семен, — она всегда вспоминается в красках... если, конечно, у тебя хватает воображения...

Сейчас наше воображение было растрепано напрочь.

В густеющих сумерках последней августовской субботы мы стояли перед холстом клубной афиши. В самом верху ее было указано завтрашнее число и место действия — поселковый ДК. Чуть ниже сквозь свежую краску можно было разобрать извечное “новый-цветной-художественный”. Еще ниже, крупными черными буквами с красной окантовкой: “показательный суд. Начало в 11–00”. И на нижней половине холста то же, что и вчера: “танцы, начало в 19–00”...

— Доплясались, балбесы, — незлобно бросил участковый Александр Иванович, проходя мимо нас к клубу.

— Проверять пошел — заелозил, — прокомментировал появление Иваныча Серега.

— Ему-то чего елозить? Он вроде ни перед кем...

— Это он перед нами форсит... Доплясались ему... А вот Пашка с Генкой сдрыснут завтра с этого очага культуры — тогда он сам попляшет. Не тюрьма же — отсюда слинять с одного плевка...

— Куда им линять? Кино тебе тут, что ли?..

— Лишь бы Серегу к этому кино не прихомутали, — озвучил Мешок то, о чем мы пока что помалкивали.

Серега не отозвался.

Уже вовсю гудела открытая танцплощадка за клубом, но сегодня этот гудеж не будоражил, а угнетал.

Чуть больше двух месяцев назад почти у этого же места начинался тот новый, цветной, художественный, который обещала нам на завтра свежая афиша.

Каникулы были едва распечатаны, и лето только готовило все свои таинственные дары. Танцы переехали из душного клуба на открытую площадку, и было интересно наблюдать, как в меру цветастое (но в основном темно-белое) поселковое многолюдье стекалось к клубу, уплывало тонким ручейком к танцплощадке, набухало возле нее и перетекало обратно; парней уносило в соседнюю улицу, которая прямиком вела к единственному ресторану (он же столовая) и двум продмагам, а потом они, загруженные и нагруженные портвешком или плодово-ягодным, возвращались обратно и опять — все более шумно — перетекали “к” и “от” танцплощадки, постепенно все-таки перемещаясь туда, а вокруг становилось темно и тихо — весь свет и звон теперь только там...

Но все эти движения были пока в самом начале, еще и оркестранты не появились в открытой беседке, а только запустили музыку с магнитофона, чуть слышную оттуда, с другой стороны клуба. Молодой поселковый люд неспешно собирался, приветствовал друг друга, всматривался — кто с кем и кто в чем. Барышни скромно помалкивали рядом со своими парнями (ничего, они отыграются позже и за эту вынужденную молчаливость, и за эту необходимую скромность), а если барышни шли без парней — они быстренько прошмыгивали мимо и прямо к танцплощадке.

Тимка с Серегой отправили своих подружек туда же, и мы раскручивали по-взрослому основательного Генку на бутылку какого-нибудь пойла. Генка был старше нас на два года и работал в Сельхозтехнике, а точнее, болтался там на каких-то работах в ожидании призыва. Пашка из параллельного класса балагурил нам в помощь.

— Сегодня завезли такой портвейн! Не портвейн, а нектар. Ген, ты когда-нибудь пробовал нектар? Ва-аль, — теребил Пашка Генкину подружку, гордую уважительным вниманием к своему спутнику, — прикажи ему, и я тут же доставлю этот нектар прямо к столу.

— Подрасти сначала. — Генка похлопал маленького Пашку по темечку.

— Я расту всем вам на зависть и там, где всего нужнее...

Под общий одобрительный хохот Пашка норовил показать всем и сразу, как он растет, если только Валя позволит.

Пунцовая Валя не знала, как увести разговор от смущающей ее темы, и уцепилась за первую же подвернувшуюся под руку возможность. А под руку подвернулся высокомерный гаденыш Дубовец. Год назад он окончил нашу же школу и точнехонько нашел применение своей природной и фамильной дубоватости, поступив в военное училище, а сейчас, оттарабанив первый курс, фланировал по поселку, что твой генерал...

— И че Маруська нашла в этом воображале? — переключила Валя всех нас на курсанта.