Господин Дик, или Десятая книга

Это было очень красиво — я имею в виду движения господина Дика. Как грамотно он, взяв бронзовую голову Диккенса и взвесив ее в руке, оценил силу удара, необходимую для достижения его цели, без малейших проявлений дикости. Потом — Мишель и Диккенс: их лица приближаются друг к другу, словно они собираются поцеловаться. Мишель, еще не отсмеявшись, поворачивает голову к изображению того, кому он посвятил жизнь и кто спустя мгновение отберет ее своей металлической репликой. Глухой звук. И спокойствие, невыразимое спокойствие господина Дика, возвращающего пресс-папье в точности на то место, где оно стояло на столе, еще не обрызганном кровью.

Быть может, теперь я должен буду начать мою книгу. Рассказать о клоуне Бобо, о Неподвижной, о Ватерлоо, о круглой кровати и обо всем остальном… Но зачем? Напечатают, сложат в стопки. Кирпичи. Кирпичи той стены, о которую я так и не перестал биться лбом.

Никогда я не стану героем своей собственной жизни.

I

ДНЕВНИК ЭВАРИСТА БОРЕЛЯ

Публикация и примечания Мишеля Манжматена

Незадолго до смерти у Чарльза Диккенса наступил период литературных сомнений. Его последний роман, «Наш общий друг», был холодно встречен критикой; даже широкая публика не приняла эту огромную фреску с ее слишком вялой интригой и стандартными сюжетными ходами. А в это же самое время друг Диккенса Уилки Коллинз имел беспрецедентный успех со своим «Лунным камнем» — ловко скроенным напряженным повествованием, считающимся ныне прототипом современного полицейского романа. Принимаясь за «Тайну Эдвина Друда», Чарльз Диккенс, задетый за живое критикой и ревнующий к триумфу своего «ученика», хотел доказать, что может соответствовать вкусу эпохи и создать компактную строгую вещь, способную держать в напряжении читателя нового поколения.

В конце мая 1870 года, когда Эварист Борель прибыл в Англию, Диккенс написал уже более половины романа, и первые его главы были опубликованы в ежемесячном журнале «Круглый год». По тону эта вещь сильно отличается от «Нашего общего друга»: в ней меньше фантазии и нет — или почти нет — отступлений. Интрига закручена вокруг нескольких главных действующих лиц — для романа Диккенса их на удивление мало, всего с десяток, — и в частности вокруг загадочного Джаспера, респектабельного учителя пения и в то же время опиомана, о котором мы еще будем говорить. Достижение результатов, столь мало согласующихся с его обычной манерой, по-видимому, давалось Диккенсу ценой невероятных усилий. В периоды напряженной литературной работы он иногда позволял себе короткий отдых, чем и можно объяснить то приглашение в Гэдсхилл, которым воспользовался молодой француз.