Господин Ганджубас

Агенты DEA допустили вопиющий промах. Не зная, по-видимому, о существовании Джарвиса, они предположили, что это я доставил клети с гашишем для «Американ президент лайн» в порт Карачи в 1984 году. Харлан Ли Боуэ и сотрудник британского таможенного ведомства Джон Стивенсон настолько в это уверовали, что убедили нескольких пакистанских рабочих опознать меня. Но я-то в те дни находился за пределами Пакистана. Существовало множество способов установить сей факт и в очередной раз доказать суду, что Майкл Стивенсон не всегда правильно отражает реальность. И теперь, в отличие от того инцидента в Олд-Бейли, правда была бы на моей стороне.

Прослушивая кассеты, я искал запись разговора с Мойниханом, в котором опровергал свое участие в канадской сделке и других операциях в США. Такой записи не было. Я попробовал обнаружить ссылку на тот разговор в стенограмме. Агент DEA показал, что его секретарь по неосторожности стер двадцать минут записей, но что Мойнихан засвидетельствовал, будто на протяжении этих двадцати минут я рассказывал ему о своем участии в североамериканских поставках. Итак, DEA не остановилось перед уничтожением доказательств, которые его не устраивали, и лжесвидетельством. Меня это не удивило.

Оригинальных записей телефонных разговоров больше не существовало. Суду Майами преподнесли довольно жалкое объяснение: испанская полиция из экономии была вынуждена использовать кассеты еще раз. Очевидно, агентам DEA не пришло в голову потратить хотя бы малую толику из нескольких миллионов долларов, отпущенных на расследование моего дела, на оснащение обнищавшей испанской полиции современной звукозаписывающей аппаратурой, не говоря уже о нескольких чистых кассетах.

Крейг Ловато, однако, догадался сделать копии тщательно скомпонованной подборки из пятисот разговоров и фрагментов бесед, прежде чем у испанцев кончилась пленка. Из них он составил набор «составных дубликатов», что-то вроде аудиоколлажа, звуковой «нарезки». Ловато не сомневался, что опознал всех собеседников, однако на самом деле ошибся почти тридцать раз. Некоторые ошибки были вопиющими, например, когда голос Чи Чуен Ло, говорившего с отчетливым акцентом, приписывался лорду Мойнихану или говор кокни Мики Уильямса выдавался за речь Салима Малика.

Каждый день я тратил несколько часов на собственную расшифровку данных прослушки. В материалах обвинения попадались уморительные ошибки. В большинстве случаев было очевидно, что составлявший расшифровку (вероятно, Ловато) просто ослышался.

Вместо Tight (трудный) записал Thai (тайский), eight o'clock (восемь часов) превратилось в Bangkok (Бангкок), Cats (кошки) — в cash (наличные), of course (конечно)— в at the coast (на побережье) и так далее.

На судебном процессе в Майами Ловато объяснил, что несколько отрывков относятся к поставкам наркотиков из Пакистана в США. Он ничем не рисковал: разговоры велись туманные, в них почти не звучали настоящие имена, названия мест. Их можно было отнести к любой операции, происходившей где угодно. Ловато в своих показаниях истолковывал «там» как «в Калифорнии», а «Мозамбик» — как «Мексика», но ничто не мешало дать этим словам другую, вполне убедительную интерпретацию. Как-никак испанцы, затевая свое расследование в 1985 году, считали, что я ввожу контрабанду в их страну. Голландцы, которые в то же самое время прослушивали коммутатор Хоббса в Амстердаме, ни минуты не сомневались, что речь идет о ввозе наркотиков в Королевство Нидерландов. И те, и другие опирались на множество доказательств, подкрепленных собственными трактовками двусмысленных телефонных разговоров. Возможно, многие из вовлеченных в расследование стран имели основания полагать, что наркотики будут проданы на их территории.

Я обретал точку опоры и воодушевился. Возможно, моя новая легенда окажется не столь захватывающей, как сага про агента разведки, но есть шанс, что она сработает. При существующем раскладе было бы глупо притворяться, что я не занимался контрабандой наркотиков, но стоило сделать вид, что я и не думал ввозить наркотики в США, где за это дают астрономические сроки. Я не сумасшедший, чтобы решиться на такое. Полно мест, где за наркотики платят гораздо больше, попасться не так легко и законы не столь суровы. Помимо умозаключений Ловато набиралось сравнительно немного доказательств того, что я ввозил гашиш в США. С 1973 года в Штатах арестовали только одну мою поставку — две тонны, отправленные для правительства США на военно-морскую базу в Аламеде. Но с этим эпизодом DEA уже село в лужу при любезном содействии Майкла Стивенсона. Какую же страну выбрать? Куда мог я отправить десять тонн пакистанского гашиша?