Господин горных дорог

Оправлялся он быстро, и уже в седмицу* был готов отправляться в Ланг. С утра пораньше Григор заявился в дом старосты с требованием дать провожатого через горы. Божка был человеком мягким до трусливости, но наглости не терпел. Да и горожан особенно не жаловал. Так что староста изобразил почти правдоподобное сожаление.

— Поздно, сударик. До Нонуса-Ветрянника еще через горы ходят, а позже — нельзя никак. Сам Господин горных дорог* выходит и всю зиму по горам путешествует. Нельзя выходить. Я своих людей на откуп Господину не дам.

— Что еще за глупые суеверия?! — разозлился Григор.

Тем же вечером озабоченный староста посетил старуху Летцу, прихватив преличествующую случаю четвертину мясного пирога и кринку со сметаной. Ведьма молча указала Божке на лавку, сунула сметану в ледник и неторопливо раскурила трубку-носогрейку.

— Ты хочешь знать, что нам делать с чужаком, — утвердила она.

Божка кивнул.

Старуха вытащила из покрытого закопченной росписью сундука мешочек и высыпала на стол бабки. Их было множество — самых разных форм и размеров, украшенных насечками и полустертыми рисунками. Набрав бабок в две полные горсти, Летца забормотала что-то, потом трижды плюнула и разжала пальцы. Оглядела получившийся рисунок.

— Сделай, как восемнадцать лет назад, староста, — сказала ведьма, закончив читать. Давно пора нам получить заступника в горах.

— И на ком я его, по-твоему, женю, старая? — насторожился Божка.

Летца ухмыльнулась.

— Да хоть бы на моей Келе. Спору нет, она не такая красотка, как твоя Жана, но тоже кой чего стоит. Да и вообще — в браке, что в могиле — все едино.

Староста неловко кашлянул. Идея ведьмы ему нравилась, к тому же он привык слушать советов Летцы. Конечно, отец Афоний попытается вмешаться, но он человек пришлый, местных заводов не понимающий.

Божка поднялся и отвесил ведьме поклон.

— Спасибо за совет, матушка. Готовь Келе приданное и подвенечное, пойду к чужаку — разговаривать.

Григор воспринял предложение старосты спокойно, просто сразу же ответил отказом.

— Помилуйте, господин! Божка поднял руки. — До весны вам через горы не пройти, ничего уж не поделаешь. Да и оставить просто так мы вас не можем. Деревня у нас небогатая, жители не поймут, если я чужака пригрею. Вы уж простите, господин. А женитесь на нашей девке, вроде и не чужой уже.

— И кого вы мне намерены подсунуть? — нахмурился Григор. — Местную конопатую дурнушку?

— Что вы! — староста всплеснул руками. — Кела! Она, понятно, не сравниться с городскими кралями, но собой недурна.

— Внучка этой сумасшедшей старухи?

Григор усмехнулся. Конечно, для деревенских, да и для городских красавиц Кела была чересчур худа, но дурнушкой ее не назвать. Ко всему в девушке привлекали волосы — густые, длинные, оттенка темной меди.

— Пожалуй, я согласен, — кивнул Григор.

Согласием Келы никто интересоваться не стал. В назначенный день — откладывать особо не стали и решили сыграть свадьбу вторицей* — девушку обрядили в богато вышитый наряд. Деревня была невелика, так что свадебный поезд добрался до домика Летцы пешком. Впереди сват — сам староста — чуть поодаль хмурый жених, в своем черном городском платье, украшенном лентами. От его надменности Келу просто трясло.

— Стерпится-слюбится, — назидательно сказала Летца.

Она, не смущаясь внучки и почтенных крестянок-мамок, сгребала в сундук свои вещи. Ведьма не пожелала мешать молодым, и тут как раз кстати староста выделил ей новую избушку «за дельный совет». В этом крылось что-то неприятное, злое, у Келы аж закололо кончики пальцев. Или это из-за жесткой вышивки на переднике, в который она вцепилась?

Свадебная церемония почти не отпечаталась в голове у Келы. Только недоумевающие глаза отца Афония и странный блеск глаз чужака. Теперь — ее мужа. Он поцеловал ее, как того требовал обычай, и губы были холодные. Кела обмерла.

На свадебный пир староста не поскупился, тем более, еды этой осенью было вдосталь. Хотя Летца и пророчила суровую злую зиму, а свадьбу чужака сыграли на славу. К вечеру молодых проводили до покосившегося домика ведьмы — бывшего домика ведьмы — и оставили. Кела замерла у окна, стараясь не оборачиваться. Из лавок, досок и ароматных набитых травой тюфяков, как и положено, собрали брачную постель. Без сундуков и утвари было бы пусто, но проклятая кровать занимала почти всю горницу. А на том малом свободном месте, что оставалось у печки, стоял Григор, медленно раздеваясь.

— Иди сюда, — холодно приказал он.

И как только чужак мог показаться Келе красивым? Он был надменен и изнежен, и глаза у него были злые. Защищаясь, Кела обхватила себя за плечи — как нелепо — и прижалась к стене. Чужак обогнул кровать и подошел к ней. Руки у него были с узкими кистями и тонкими пальцами, как у болотного закликуши*. Сначала на пол полетел венчальный венок, а когда руки потянулись к застежке платья, Кела завизжала.

— Ты должна слушаться меня, жена, — скривился Григор. — Снимай платье и иди в постель.