Господин из Стамбула. Градоначальник

У меня его не было, вся моя надежда проникнуть к Артифексову строилась на моем румынском паспорте, титуле барона и отлично сшитом костюме. Я только что хотел по-французски заговорить с толстомордым юнцом, как дверь открылась и я увидел Артифексова. Он был в генерал-лейтенантских погонах, спокойный, упитанный, равнодушный. Увидя меня, он чуть задержался.

— Вы ко мне? Если по делам устройства или вспомоществования, я ничем не могу…

Я жестом остановил его.

— Милейший генерал, по-видимому, вы не узнаете меня. Мне абсолютно не нужны ни помощь, ни содействие и вообще никакие благодеяния ни с чьей стороны. Вспомните Севастополь и наши встречи, на приемах иностранной делегации.

Артифексов внимательно всмотрелся, только теперь узнавая меня.

— Простите, я не узнал вас. Это и не мудрено в столь тяжелые и мучительные дни эвакуации. Чем могу служить, Евгений Александрович?

— Я иностранец, румынский барон Думитреску, человек обеспеченный, и мой приход к вам вызван только большим уважением и сочувствием к постигшему всех нас горю. Свидетельствуя вам свое почтение, я хочу внести через вас двести — триста долларов в фонд помощи гражданским беженцам Крыма. А также, пока я буду в Константинополе, хочу вносить время от времени таковую же сумму в помощь несчастным русским обездоленным людям.

При этих словах юнкер-часовой подтянулся и с глупым восторгом посмотрел на меня.

— Простите… простите, Евгений Александрович, — вдруг подобрел и оживился Артифексов. — Отовсюду мы только и слышим проклятья, вопли, крики о помощи, ругань, жалобы, недовольство… И вдруг такой жест, такой благородный поступок… Войдите, пожалуйста, — делая знак юнкеру пропустить меня, продолжал он.

Я вошел в первую комнату, за нею виднелась вторая с полураскрытой дверью.

— Я, знаете… — замялся Артифексов.

— Барон Эжен Думитреску, — подсказал я.

Он широко и ласково улыбнулся.

— Я, добрейший барон, частично живу на яхте его высокопревосходительства «Лукулле», но большую часть времени провожу здесь! Итак, чем могу служить?

Пока он вел изысканный разговор, я быстро оглядел комнату. Стол, кожаный диван, на окне цветы в горшках, на полу светлый ковер. У дверей, влево от входа, несгораемый ящик, небольшой, черный, на низеньких чугунных лапах, с широкой медной обшивкой по углам.

Мы, «медвежатники», эту медную кайму называем «галунами».

Артифексов заметил, что я разглядываю комнату, но объяснил это по-своему.

— Здесь восемь комнат… Все это правое крыло занимал чиновник царского правительства Евдокимов. Сейчас он с семьей перебрался в пристройку, а я и генерал Кутепов временно, живем здесь. Так вы, барон, когда и кому намереваетесь вручить ваш щедрый дар? — осторожно вернулся к первоначальной теме Артифексов.

— Двести сейчас, остальные сто долларов, если разрешите, завтра или послезавтра, — сказал я, подготавливая свои дальнейшие действия.

— Очень хорошо… — живо ответил генерал. Этой живости ему так не хватало в Крыму.

Я передал ему двести долларов.

— Сейчас я дам вам расписку… — начал было Артифексов, присаживаясь к столу.

— Вы обижаете меня, генерал.

— Все-таки это же деньги, и немалые!

— Порвите расписку, дорогой генерал. Завтра или послезавтра я приду с остальными деньгами. Чтобы меня пропустили ваши церберы, дайте мне временный пропуск.

— Ради бога! — протянул, почти просияв, Артифексов. — Зачем временный? Я напишу вам месячный… Вот он. — И Артифексов быстро набросал на своей визитной карточке:

«Барона Думитреску Е.А. пропускать в главную канцелярию штаба и ко мне лично беспрепятственно.

Дежурный генерал Артифексов».

Он вышел в другую комнату и, вернувшись через минуту» передал мне пропуск, на котором рядом с его подписью виднелся большой двуглавый орел, но без скипетра и барм.

— Только прошу вас, барон, не теряйте и ни-ко-му не передавайте пропуска. Дело в том, что, — он нагнулся к моему уху, — существует самая подлая террористическая группа, шайка, — поправился он, — которая, по данным нашей контрразведки, готовит покушение на барона Врангеля, а также на Шатилова и меня.

— Большевики? — изумился я. — Да ведь они не признают индивидуального террора?

— Если бы большевики! Это было бы понятно. Нет, наши» наши же, белые офицеры, создали такую организацию…

— Зачем? — еще больше удивляясь, спросил я.

— Очень просто… В неудачах армии и в бегстве из Крыма они винят барона и, главным образом, генерала.

— Вот тебе и на! — развел я руками.

— Именно! Идиоты, дураки, трусы, но совершить подлое убийство они могут. Потому я и прошу вас, дорогой барон, — никому этот пропуск.

— Никому, слово джентльмена! — твердо сказал я и, быстро оглядев сейф еще раз, вышел из комнаты.

***

Я пообедал в ресторане «Беюк Адам» на Пера. Ресторан был типично турецкий, с низкими столиками, с глубокими полумягкими диванчиками, с цветными стеклами на окнах. Полумрак, прохлада, тишина, прерывавшаяся иногда возгласами игравших в нарды греков и турок.

Я предавался кейфу, до деталей представляя комнату, дверь, сейф у стены и вторую дверь, которая вела в глубь квартиры.