Господин из Стамбула. Градоначальник

— Да открывайте же!! Сколько у вас? — И почти вырвал карты, роняя их на стол.

Там было семь очков.

Крупье сгреб кипу долларов и золотых монет и любезным, бесстрастным голосом сказал:

— Получите, месье, ваши деньги!

Среди тишины, чувствуя на себе сотни глаз, окруженный завистью и почтительным шепотом толпы, я медленно положил в карман выигранные деньги и, не отходя от стола, обвел толпу взором.

Удача не веселила. В моей профессии шулера и кассиста каждая невыясненная деталь, каждое неразгаданное движение и всякий неузнанный человек были опасны.

Крупье, думая, что я хочу продолжать игру, прокричал:

— Месье и медам! Банк сорван, но банк живет. Игра продолжается. Месье и медам, делайте вашу игру!

И вдруг я увидел два устремленных на меня спокойных глаза, и сразу узнал их, и вспомнил голос человека, стоявшего недавно рядом со мной.

Это был сыщик Литовцев, один из девяти ищеек, второй род безуспешно охотившихся за мной.

Я поглядел в глаза Литовцева и рассмеялся. Парень был слишком глуп, чтоб его опасаться. А среди выигранных денег находились и его шестьсот долларов, и это еще больше развеселило меня.

Похлопывая себя по боковому карману, я подошел к нему:

— Что, брат пинкертон, проиграл свои доллары?

Сыщик улыбнулся и, дружески обняв меня за талию, сказал:

— Ничего! Я их еще сегодня отыграю обратно!

Его голос звучал нагло и двусмысленно.

Бросив золотой швейцару, я вышел на улицу, натягивая на руки перчатки. Блестящий шелковый цилиндр, белый галстук, лимонные перчатки и лакированные туфли делали меня похожим на оперного певца, выступавшего на великосветском концерте. К подъезду подкатил экипаж, и при свете фонарей я узнал физиономию Гасана.

«Вот шельма, всегда пронюхает, где пахнет жареным». Я был доволен таким услужливым рвением хитрого Гасана.

— До-мой! — откинувшись на подушки, приказал я.

Но Гасанка медлил. Я сердито взглянул на него. В ту же минуту из-за экипажа выскочили двое людей.

«Бандиты!» — подумал я, удивленный появлением грабителей среди освещенной площади, в центре города, у самого подъезда клуба, где стоял полицейский наряд. Но городовой с любопытством глядел на нас, даже не думая сдвинуться с места.

— Тише! — сказал один из нападавших. — Не шумите, а то наденем наручники.

Из дверей подъезда вышел Литовцев, за ним виднелась голова старого швейцара.

— Вот и отыгрался! — сказал веселый сыщик и, меняя тон, сухо добавил: — В сыскное! Да не двигайся, а то морду расквасим!

Предатель Гасан, словно ничего не случилось, подобрал вожжи, гикнул, свистнул. Кони рванулись, увозя меня вместе с тремя пинкертонами в сыскное отделение, находившееся при контрразведке.

***

У каждых дверей контрразведки стояло по часовому, по коридорам прохаживались офицеры с черепами на погонах. На площадках тускло горел свет: полуосвещенный вход, мрачные лестницы с тяжелыми коврами, поглощавшими звук, были рассчитаны на внушение страха жертве, попавшей сюда.

Тишина, блеск штыков, пулеметы, смотревшие во двор, безмолвные офицеры, робкие люди, которых иногда проводили через залу, — все это могло навести кое на кого страх. Но мне, международному королю шулеров, не были страшны эти насупленные, безмолвные офицеры. Что мне могло угрожать? Политикой я не занимался, пропаганды никакой не вел. Ни большевики, ни монархисты, не интересовали меня. Мне нужны были деньги, и я добывал их так, как умел. Но за последние два месяца я был чист, как поцелуй младенца, если, конечно, не считать, ночного посещения греческого сейфа. Улики? Их не могло быть. В худшем случае я мог потерять деньги, вот эти самые доллары, которые находились в моем кармане, но, во-первых, они мне достались очень легко, и, во-вторых, без особых оснований отдавать их сыщикам я не хотел.

Надо было ждать событий. Я молча присел на деревянный диван около неподвижного часового и задремал.

Проснулся от крика. Кричали, вероятно, во дворе. Страх, отчаяние и невыносимая физическая боль слышались в этом сразу же смолкшем вопле. Часовой зябко подернул плечами, переложил из одной руки в другую ружье и искоса взглянул на меня.

— Видно, здорово у вас лупцуют? — сказал я, потягиваясь и зевая.

Часовой не ответил и молча отвернулся.

Сон уже прошел. «Как глупо! Привели, бросили у каких-то дурацких дверей, под надзор безгласного болвана!»

***

Из двери выглянул Литовцев и коротко бросил:

— Войдите!

Я вошел в довольно большую комнату с облупившейся краской на стенах. Сквозь открытые, схваченные железной решеткой окна доносились шумы Севастополя. Под нами сверкал город. Горели-перемигивались огни, и заглушенно доносились далекие паровозные гудки.

У большого, залитого чернилами стола сидел усатый полицейский офицер с капитанскими погонами на плечах. Возле него стоял поручик с аксельбантами на щегольском военном сюртуке. Офицер сонно поглядел на меня и, ковыряя спичкой в зубах, спросил:

— Он?

— Он самый! — Литовцев, разводя руками, сказал: — Король, можно сказать, жуликов, чемпион шулеров, магический хозяин чужих сейфов, и так глупо попался!

И все трое засмеялись, оглядывая меня.