Господин Изобретатель. Часть I

Постреляв, я попытался подтянуться, повиснув на большой ветви дерева. Только вот не очень-то это получилось, девятимесячное пребывание в больнице, да еще пюреобразная еда в первые три месяца как-то не способствовали росту мышц: если ноги я еще как-то «накачал» многочасовыми прогулками между корпусами Первой Градской, начиная с мая, по 10–15 километров в день, то с плечевым поясом дело обстояло плохо. Гимнастические снаряды мои погибли во время взрыва лаборатории – разлетелись кто куда, гирю вроде нашли и изъяли в качестве вещественного доказательства, я оборудовал с помощью плотника нечто вроде шведской стенки, прикрепленной к сараю во дворе у деда и доморощенную перекладину там же рядом. Вот только больше четырех раз мне подтянуться не удавалось, да еще и с болью в кистях рук: их тоже надо разминать и разрабатывать упражнениями, а когда этим заниматься?

Когда я был один, то снимал перчатки, разрабатывал кисти, мазал их кремом – постепенно они переставали походить на лапы монстра, тем более приходящий парикмахер аккуратно подпиливал где надо и подстригал ногти, чтобы они росли правильно. Он даже подстриг меня немного, так что бородка стала истинно «шкиперской» и я попросил убрать вовсе усы. Парикмахер удивился, но желание клиента выполнил: из зеркала на меня глянул молодой «папа Хэм» в очках, разве что свитера грубой вязки под горло не хватает (ну не носят их здесь). После того как я показался деду в таком виде, он хмыкнул и произнес:

— Сашка, ты вовсе обангличанился, — скептически оглядев меня в новой прическе и «прикиде», сказал дед. — Зачем это тебе, ходил бы как все.

— Дед, я под английского шпиона сойти хочу, — рассмеялся я и обнял моего старика, знал бы он, как близок к истине, но обо всем по-порядку.

Я все больше убеждался, что у меня здесь нет никого ближе и никто больше из окружающих не любит меня так, как дед. У меня никогда не было такого деда – кряжистого старика, крепкого хозяина, умеющего настоять на своем и постоять за себя. Дед никого не боялся и ни перед кем не лебезил и не заискивал, наоборот, у него всегда была толпа просителей: одним он помогал, других гнал в шею, и, примечательно, что он разгадывал человека с первых минут разговора. Именно те, кто его боялся и испытал его гнев, иногда, возможно, неправильный, сравнивали его с купцом Диким из «Грозы» Островского. У него, конечно, бывали минуты плохого настроения, когда он мог наорать без повода, я как-то пару раз сам попал под горячую руку, но дед, поняв, что был неправ, сам потом пришел мириться.

Познакомился я и с дедовым младшим сыном, своим дядей Николашей. Как-то сижу я, читаю в своей светелке, и вдруг без стука вваливается какой-то долговязый хлыщ с тросточкой, фатовскими усиками на испитом лице с мешками под глазами.

— А-а-а, вот наш новый дедов любимчик, дорогой племянничек Сашенька, — издевательским тоном «пропел» хлыщ. — На дедовы деньги позарился, щенок. Вот тебе, а не деньги, — дядюшка показал мне кукиш, сунув тросточку под мышку. — Я тебя научу уважать старших, сукин сын, — дядюшка перехватил поудобнее свой стек и сделал шаг ко мне.

— Стой, где стоишь, или я продырявлю тебе ногу, — открыв ящик стола, я схватил револьвер, отступил к стене и взвел курок.

Но, на дурака мало подействовал вид оружия, он, видно, думал, что с ним шутят или вообще мозгов не имел.

— Ах ты… — Николаша взмахнул рукой наискось, намереваясь наотмашь ударить меня по шее стеком.

Я опустил ствол к полу и нажал на спуск. Грохнул выстрел, комнату заволокло дымом, запахло порохом. Николаша завизжал и выпрыгнул обратно в дверь. А вдруг я его задел рикошетом, да и вообще надо спросить в оружейной лавке патроны с бездымным порохом, французы вон делают бездымный порох, что уж бельгийцам не снаряжать им патроны к револьверу: не дай бог палить в помещении, ничего ведь не видно будет. Я осмотрел пол, потыкал в пулевое отверстие карандашом: пуля пробила под углом около 45 градусов толстую дубовую паркетину и засела где-то внизу, но семь сантиметров прошла. Деду я потом объяснил, что случайно выстрелил, разбирая оружие для чистки, но он только ухмыльнулся, видно, слуги доложили об инциденте.