Господин К. на воле

Когда мороз несколько ослаб, заключенных снова стали выводить на работу. Среди беглых возродилась надежда. Началось брожение в умах. Голоса нетерпеливо требовали перейти к делу. Надо было сохранить демократию. Надо было — временно — вернуться в камеры. Демократию обеспечивало трехразовое питание и гарантия восемнадцати градусов по Цельсию в помещении. Но сколько человек могли вернуться в свои камеры? И в каких масштабах это совместимо с моралью? Голоса долго спорили. Скольких из них и кого именно из них следовало выбрать и послать обратно? Не так уж и легко — быть посланным обратно. Работу заключенным давали тяжелую, так что выбирать следовало здоровых. Началась запись добровольцев. И снова в список попали все члены сообщества. Стыд какой, поднялся ропот, как это может быть, чтобы при демократии люди записывались всем скопом то в больных, то в здоровых? Голоса поразумнее считали, что число тех, кто посылается обратно, не может быть больше десяти. Иначе рискованно. Охранники могут что-то заподозрить. И для самого сообщества это тоже большой риск — потерять сразу много своих людей. Потому что десяток ушедших туда означает и десяток пришедших оттуда. А этот десяток освобожденных новичков — как-никак субстанция ненадежная. Их придется приучать к свободному миру, включать в сообщество исподволь. Сообщество не имеет права ставить под удар свою способность ассимилировать новичков. Так что десяти человек достаточно. Ведь этот десяток предваряет еще и еще десятинные порции. В надлежащие моменты. Практически, если мороз снова не усилится, раз в несколько дней по десять человек можно отправлять на восстановление. А если как следует наладится вливание в сообщество новичков, число мест для восстановления может возрасти. Насколько? До 15, и даже до 20, но не больше. Нельзя перегибать палку. От охранников только и жди подлянки. Возьмут и устроят засаду или что-нибудь такое.

Впервые не стали отбирать кандидатов по жеребьевке. Голоса поразумнее сочли, что есть те, кто заслуживает компенсации. Демократия может себе позволить предлагать компенсацию. Некоторые умы размышляли больше, чем другие, и размышляли именно о славе и сохранении демократии. Из этих умов, которые полностью посвятили себя принципу, было выдвинуто десять. Часть голосов на грани безумия зашипела и недовольно зацыкала. Но голоса поразумнее приструнили голоса на грани безумия. С какой стати шипеть, цыкать и фыркать? Нет повода отчаиваться. Каждый, рано или поздно, обязательно попадет на ВОССТАНОВЛЕНИЕ. Принцип гарантирует всем доступ к восстановлению. Тот факт, что сейчас только десять первыми направляются туда, куда постепенно попадут все, это еще не повод фыркать. Фырканье не имеет ничего общего с достоинством освобожденного разума, заключил один из самых разумных голосов. Да или нет? — спросил он же, и из десяти умов, выдвинутых на возвращение в камеры, тут же выплеснулось слово ДА.

38

Началась большая слежка. Испытующие глаза распространились повсюду. Испытующие глаза видели все. Когда зэки выходили за ворота тюрьмы, испытующие глаза были тут как тут. На каждом повороте дороги — несколько десятков испытующих глаз. Над каждым зэком витал испытующий глаз. Каждого охранника провожал испытующий глаз. Куда вели зэков на работу? Испытующие глаза знали все. Дорога шла через лес? Испытующие глаза знали каждое дерево в лесу. Испытующие глаза жадно глотали все.

Нельзя было терять время. Не так-то просто было похитить зэка и подменить его беглым. Тут вам и охрана. Тут вам и оружие. Тут вам и сами зэки. Тут вам и открытое поле, где действия исключались. Колонны зэков перемещались в образцовом порядке. За местом работы надзирали неусыпно.

И зэки, сами зэки, стали злые, как собаки. Никто не хотел, чтобы его подменили в зимнее время. В последние годы наметилось определенное сопротивление зэков похищениям, приходящимся на плохую погоду. Они не хотели, чтобы их похищали в плохую погоду. Не хотели ничего слушать. Им было плевать на все. Они тоже организовали команды по взаимному надзору. Случались даже такие безрадостные казусы, когда некоторые практически отказывались выходить на волю. Эти некоторые бились, как звери, до последнего.

Вечер за вечером самые светлые умы намечали планы. Умы почти что свихнувшиеся каждый раз говорили: давайте, давайте. Светлые умы выдвигали все новые и новые планы, хитроумные комбинации, истинные перлы находчивости и расчета. Давайте же начинать, кричали почти что свихнувшиеся умы.

Самые светлые умы приготовили веревки и кляпы для тех, кого предстояло освободить. Для них отвели один из заброшенных подвалов. Организовали караульную службу на ту неделю, в течение которой, самое меньшее, как сочли светлые умы, будет продолжаться ассимиляция.