Господин Кокаларис

И так оно и вышло: врачи сказали, что не отпустят меня в город – мол, любая тряска для моей головушки сейчас опасна. Я согласилась и осталась в больнице Больших Дубцов, ну а машину, согласно документам, отвезли на двор моей бабули Марьи Семёновны. Вскоре она и сама пришла вместе с добрым дедом Алексеем – старинным другом семьи. Зная с детства, он по-отцовски сердито пожурил меня за лихачество, а потом ласково добавил:

– Но всё обошлось. Наша голуба с нами, а остальное – поправится. Дух родимой земли тебе и сил прибавит и душу исцелит, а это… – дед улыбнулся и коснулся моей щеки, – исправят парни из ларца.

– Какие парни? – усмехнулась я.

– Волшебные. Ну, и девицы тоже. Как там – масочки да кремы, да? Я, видишь ли, толком не знаю, что вы храните в своих косметичках, но помню времена, когда Марья Семёновна по лесу-то гуляла за травками да цветочками, а потом что-то из них толкла-варила. Хитрое дело, волшебство настоящее. И всё-то у неё в ларчике хранилось. И твой хорош – ну, то бишь косметичка – ну прям ларец чудной. Полюбовался, не сдержался я – славная работа, под старину. Хотел нос туда сунуть, да не тут-то было – не открывается. Только тебя, видать, слушается. Вот ты кликнешь-то парней из ларца, и того… А пока что, не переживай, голуба!

Я взглянула в зеркало и приуныла: такая опухшая, синяки, царапины, а слева за пластырем скрывались швы глубокого пореза. Точно шрам останется, и никакие "парни из ларца" не помогут. И потом… у меня никогда не было такой внушительной косметички, так что, какой там ларец?! Откуда?

Однако бабМаша одёрнула деда, быстро сменила тему и полила на меня "ручьи" бодрости и любви. Вопросы уплыли вместе с унынием, и я заметно взбодрилась. Тем более, любимая бабуля, в отличие от меня, выглядела вполне здоровой, а это уже плюс.

Потом из города сорвалась и Муля, подхватив эстафету бабушки на всю неделю. Да и Димка отчаянно желал приехать, но я запретила: не хотелось, чтоб он увидел меня такой "красавицей". С тех пор ревнивец звонил чуть ли не каждое утро и всё прощения просил. Ну, я, конечно же, опять оттаяла, а когда разрешили прогулки, с удовольствием облюбовала больничный сад для наших телефонных воркований.

За стенами больницы как раз вступала в силу славная весна, озаряя всё светом солнца и первой капелью. Над гордыми кронами деревьев вместе со стайкой голубей важно кружили серо-чёрные вороны, и самые смелые из них подходили ближе к лавке и косили на меня чёрные бусины глаз. Одну из них я даже научилась узнавать. Впрочем, она меня тоже. Как только я садилась на лавку и звонила Димке или папе, ворона тут же мостилась на ближайшей ветке и словно слушала. А потом у неё появился приятель. То, что это именно ворон, я как-то сразу догадалась: огромный, чёрный от клюва до кончика хвоста, молчаливый и важный. Он прилетал в тот момент, когда я выходила в сад, садился рядом с серо-чёрной подругой и… вот уж, воистину, пялился – на меня.

Ну, это птицы. Люди в здешней больнице удивляли ничуть не меньше. С первых же дней они вдруг прониклись ко мне таким вниманием и заботой, словно знали всю жизнь, и при каждой встрече называли "нашей ласточкой". А ещё мне желали скорее поправиться и вернуться домой. И не в город, а к бабушке Маше. Сама же бабуля на мой вопрос пожала плечиком: мол, люди в Больших Дубцах сердечные, дедушку Ивана любят и помнят – отсюда и мне почёт.

Ну, я постаралась отвечать им тем же, но сдержаться, порой, было очень трудно.

А вот потом в больнице появился странный тип – любитель чёрного цвета. В первый раз мы столкнулись с ним на лестнице, когда он торопливо сбегал по ступенькам и, не глядя, толкнул мой жутко неудобный гипс. Вскрикнув, я отшатнулась к перилам и зажмурилась от боли.

– Ой, – выдохнул растерянный голос, – простите! Я не хотел.

Открыв глаза, я тут же забыла обо всём: передо мной стоял высокий черноволосый парень лет двадцати пяти, черноглазый, благородно бледный и… красивый. До умо-помра-чения! Шаблон так и просился сам собой, поскольку густые волосы цвета воронова крыла лёгкими волнами падали ему на плечи, а чёлка игриво вилась над изогнутой левой бровью. Уф, я таких только в кино и на картинах видела. Он снова пробормотал извинение, и тонкие пальцы невольно скользнули вдоль гипса, остановившись в районе моей ключицы. Так близко к шее, что мне вдруг так захотелось коснуться щекой его изящных пальцев – ах! Не знаю, что меня остановило: наверно, трезвый разум сумел пробиться сквозь пелену его чарующего взгляда.

А через миг в мои уши снова влился бархатистый голос:

– Вы в порядке?

– Почти, – пробормотала я.

– Позвольте вам помочь?

С помощью его рук моё тело приняло вертикальное положение. Тонкие пальцы ещё раз скользнули по гипсу – на сей раз сверху вниз. Он спросил о моей руке, и я – теперь уже с насмешкой – рассказала, как отчаянно избегала столкновения с лосем и врезалась в дерево.

– А-а, так это ваш "немец" сплющил свой зад о старый дуб?

– Да, мой "Мерседес". А вы… уже знаете? Надо же. Боюсь увидеть свою бедную машину.

– Да уж, вряд ли она уже поедет.