Тогда Адмор достает откуда-то из-за пазухи обрез и делает два выстрела, не глядя. Оба мимо. Тут один из парней возьми и вякни, что старый хоть и сбрендил, наверняка стреляет холостыми. В ответ Адмор встает в позу поудобнее и попадает парню прямо в грудь. В мгновение ока пуля делает из парня настоящего мужчину. Разве что мертвого. Он кидает на Адмора свой последний взгляд — ошеломленный и такой несчастный, как будто его подстрелили в первый раз. И напоследок сипит: «Зачем вы… было совсем не обязательно…» Но хлынувшая горлом кровь не оставляет ему шанса завершить фразу. Его рубашка в клетку — такая чистая и новая — вся намокает кровью. Из рук выпадает все, что он держал. Он морщится от боли или, может, пытается улыбнуться и обеими руками отчаянно зажимает продырявленное пулей место. Кровь хлещет у него по подбородку. Он качается. И, изогнувшись, падает на землю.
А Адмор все продолжает орать, чтобы незнакомцы поторапливались. Кто, мол, желает быть вторым.
Мы все стояли и сопели в две дырочки. Смотрели, значит, то на Адмора, то на появившегося откуда-то цыпленка, который, видимо, решил, что главное действующее лицо в этой пьесе — он. Все мы были сами как подстреленные, в дымке. Я не смотрела Адмору в глаза. И без этого я знала, что они похожи на два крошечных истребителя. Вместо этого я пялилась ему на ноги. Он их расставил, как беременная утка.
У Адмора, конечно, взрывной характер. Но мало у кого из нас он лучше. Тут в округе все такие. И этого не поправишь. Такая у нас натура.
Я так и не сказала Адмору, что эти парни… Ну в общем, несмотря на то, что они вызывали подозрение своими неместными номерами и тому подобным, были на самом деле весьма любезны. Если честно, настолько любезны, что даже заплатили нам за неудобства. Фактически мы получили месячную плату за жилье. И эти деньги принадлежат нам на законных основаниях. Мы честно их заплатим за жилье.
Я думала об этом всю ночь и даже утром. Прокручивала, значит, раз за разом в голове. Снова и снова. От этого у меня образовалось забавное чувство. Я бы даже сказала, нехорошее. Видимо, его и называют чувством вины. Шевелилось, одним словом, где-то у меня внутри — сосущее такое, так и тянуло за душу. Мне даже стало дурно. Надеюсь, Адмор был прав, что подстрелил этого парня. И еще надеюсь, что я правильно сделала, что все ему рассказала. Потому что единственный способ отбить у другого охоту тебя использовать — это отбить ее навсегда. И это всем известно. Иначе тебя тут же возьмут за рога, и ты успеешь лишь крикнуть: «Почему именно я?» Кто и сколько отобрал у нас на этот раз — вопрос, конечно, спорный. Может статься, что и ничего. От этого вопроса мне как раз и делается дурно. Все слишком уж запутано. Я думаю, все дело в том, что я люблю быть центром внимания. И мне понравилось, когда меня снимали. Теперь мне так и хочется увидеть, как же я выгляжу на пленке.
Подлинное Я
ЕСТЬ ОДНА ИГРА, которая стоит того, чтобы в нее сыграть. Как и того, чтобы воспринимать ее всерьез. Это особая игра. И для нее существуют особенные дни (точнее, ночи), когда все тихо и спокойно. Именно так я это представляю. И от этого у меня учащается дыхание, по телу пробегает нервная дрожь и хочется сбежать с работы на час раньше. Приходится многим жертвовать. Оно того стоит. Это весело. А также эксцентрично, непристойно и весьма цинично.
Затягиваюсь сигаретой. Боже, это комната великолепна. Интересно, о чем думал архитектор. Моя жизнь проходит в перевернутом корыте. Хоть утопии.
Ночь выдалась теплой. Это последняя сигарета. Затягиваюсь. Выпускаю дым. Может, шампанского? Нет, лучше оставить это на потом: пусть станет кульминацией всего. Или все же «да»? Да, да, да, да! Сию секунду. Мне необходимо сейчас же ощутить живительную пену. Выдающиеся люди всегда держат в холодильнике бутылку на случай, если в их дверь вдруг постучится непредвиденное: хандра, любовная интрижка или торжество. Разве тут предугадаешь.
Кто скажет тост? Вот перед вами этот болезный мужчина, который, даже несмотря на сотни недостатков, не потерял вкуса к жизни. Мы… любим тебя.
О, благодарю вас. Очень мило с вашей стороны. А теперь хватит на меня пялиться. Займитесь своими делами. Я сейчас приду.
Не уходи. Побудь с нами.
Мне надо. Это срочно.
Захожу к себе в комнату, беру ножницы. Вальсирую с ними до игровой, то есть до ванной. Взгляд в зеркало. Ты — настоящий мужчина. Совсем недурственно. Спасибо. Всегда пожалуйста. Теперь избавься от трусов. К черту, к черту, к черту. Смотри-ка, а внизу-то — член. Кто им сегодня будет ужинать? Тот, у кого хороший аппетит, я полагаю. Отрежем у трусов промежность и спустим их пониже, на бедра. Теперь это не трусы, а юбка. А ты — танцор румбы. Задай всем жару, дружище! А вот и волосатенькие яички. Висят и ждут внимания. Вот и мы! Хоть кто-нибудь нас сегодня пощекочет? Эй вы, на заднем ряду, заткнитесь.
О, это так жестоко.
Так уж и быть, ребятки, давайте хорошенько вас почешем. А то я вас совсем забросил. Я вас по-прежнему люблю. А теперь прощайте.
Спасибо, Господин.