Господин мертвец

Мой папа был отличным отцом. Гангстер-иудей — явление столь же редкое в стране, принадлежащей американцам, как еврей-боксер или еврей-бейсболист. Я люблю его. Отец больше не принимает посетителей. Даже меня. Он нарисует сердце на клочке туалетной бумаги и уронит его в унитаз. Он увидит, как кровоточат чернила. Тогда он спустит воду. Так мне это видится...

В книге «Мир собак» говорится, что Липучка — мой пушистый товарищ—выделяет определенные жидкости, когда я с ним гуляю. Святая правда. Он метит землю, словно делает записи для энциклопедии. Возможно, кто-то сочтет, что я поступил неуважительно, назвав собаку в честь еще живого отца. В иудейской традиции это ни-ни. Совершенно недопустимо. Но я никогда не рассматривал вопрос в подобном ключе. Я просто желал вспоминать об отце каждый раз, как только позову Липучку по имени...

Я принимаю гостей. Женщина — такая прекрасная, что деревья склоняют к ней ветви, когда она проходит мимо, — наносит мне визит. Она подходит к Липучке и говорит: «Ох ты, какой милый! Я мог бы поклясться, что услышал: «Вот это могила!» — но так она сказать не могла, поскольку обращалась к собаке. Жен^: щина опускается на коленки, слегка стукаясь ими об пол, и спрашивает, как зовут моего пса. Я говорю: Липучка. Я опускаюсь на колени рядом с ней и чешу ему живот. Женщина похлопывает его по филейной части. Липучка подергивает задними ногами. Она говорит, вот ты и попался! Какой ты чудный мальчик, Ли! Женщина спрашивает, есть ли у него щенки, и я отвечаю: да, у него есть щенки. Не хотите ли зайти в дом и посмотреть на них и выбрать одного себе? О, это было бы чудесно, отвечает она. Женщина идет в дом вместе со мной, и, пока мы занимаемся сексом, мне начинает казаться, что ее тело выстлано внутри розовым атласом. Потом, когда женщина сидит на мне верхом, она шепчет: вскрой, вскрой меня! И я спрашиваю: мясницким ножом? А она отвечает: можно и так. Что ж, я беру огромный нож, лежащий на столике рядом с кипой бумаг, и кромсаю ее тело. И тут же становится ясно, что эта красивая девушка — обычное человеческое существо с такими же внутренностями, как у всех остальных. Мне не следовало ее вскрывать — пусть даже она сама попросила. Впрочем, я ничего такого не сделал. Я просто представил это себе. Все здоровы, никто не покалечен, можно жить дальше. Липучка вывешивает наружу язык и пускает слюни. Видимо, ему жарко... Женщина говорит: до свидания, и я приподнимаю шляпу. Я стараюсь быть вежливым со всеми.

Два моих сына

Впервые я испытал священный ужас, когда дети нарисовали на лбах свастики. Впрочем, потом я вспомнил, что все эти краски делаются на водяной основе и значит не токсичны. Стало быть, можно не опасаться побочных эффектов. Свастики легко смываются при помощи воды и мыла—что я и проделал как можно более невозмутимо. Я отлично знал, что детки будут пинаться и верещать. Это нетрудно предвидеть: никому не понравится, когда его лоб отскребают, как жирную тарелку.

Еще мне известно (отцы обязаны быть в курсе подобных вещей), что свастика не всегда символизирует дурные вещи — вроде Германии, геноцида и сами-пони-маете-кого (А. Г.). Свастика — это также символ секса, энергии и возрождения — например, в традиционных индейских культурах или в Корее.

Позволю себе на минуту отвлечься и прочесть небольшую лекцию. Читать небольшие лекции — это тоже необходимое для отцов умение. В те моменты, когда мы не занимаемся охотой и собирательством, мы обязаны изрекать премудрости.

Итак. Ничто заранее не готовит нас к пути, которым мы следуем. Мозг оккупировал вашу голову, приказывая вам совершать те или иные поступки, и вы безоговорочно повинуетесь. У вас нет выбора. И вот простой тому пример. Ступай в туалет, командует мозг, пора. Что ж, вы бредете на первый этаж, заворачиваете за угол и приближаетесь к сортиру. Ваша тыльная часть повернута в нужной позиции, штаны и трусы спущены на уровень лодыжек. Следующая команда проста и зловеща: садись. Да, Господин, безмолвно отвечаете вы, сгибаете колени и опускаете филейную часть на белое пластмассовое кольцо. Это движение не требует умственных усилий; вы совершаете его бездумно, как марионетка. Что же будет мне наградой за беспрекословное повиновение, спрашиваете вы. Зато, что я покорно опустил свои полужопки на пластмассовый круг? Да ничего. Ты ничего не получишь. Вы ждете, ждете, но — разумеется — ничего не происходит. Ничто не движется в глубине ваших кишок. Ни туда, ни сюда. И вы продолжаете тужиться, пока ягодицы не покраснеют, а кишки не завяжутся узлами. Жопа заревела белугой, и мозг ей поверил... «Гипотетический человек не обязан бегать в сортир за каждой мелочью, — сказал я мистеру Пауку, ползущему по кафельному полу. — Особенно, когда у него полно других дел. Например, когда в детской разгорается очередной скандал». Так я ничего и не высидел. Ложная тревога...