"Господин мертвец" (СИ)

Литой молот на длинной рукояти, мелькнув в сером воздухе невесомой каплей, обрушился на оскаленный шлем-череп, и звон стали смешался с хрустом кости, донесшимся изнутри. Курт еще пытался что-то сделать, но его руки, прежде наделенные чудовищной силой, беспомощно обвисли, и тело стало крениться, как ствол старого дерева – сперва медленно и неохотно, но все стремительнее и неотвратимее. Еще несколько узких лезвий вонзились в уязвимые места, теперь уже не встречая никакого сопротивления.

Французы облепили «Висельника» со всех сторон, впились в него, как свора голодных псов с лязгающими от голода желтыми зубами. Жареный Курт упал и последнее, что видел Дирк – как сразу три или четыре боевых кайла с утробным хрустом врезались в сочленения его доспехов, разрывая их на части. Под перепачканной чужой кровью серой сталью показалось что-то тугое и скрученное, похожее на сырой ком белья, выцветшего на солнце.

Кто-то резко потянул Дирка за плечо, и сознание совершило короткий скачок, отрешившись от зрелища смерти Жареного Курта, вернулось в мир, полный сшибающейся стали, грохота и предсмертного воя. Это был Юльке – теперь он стоял рядом с ним и тянул назад, увлекая вместе с прочими назад по траншее. Единственный глаз в глазнице шлема горел злым желтоватым пламенем.

- Отходите, унтер! – голос гранатометчика был где-то рядом, и в то же время казался рожденным на другом свете, донесшимся через крошечную щель в мироздании, - Иначе все. Только вместе!

Дирк понимал его. Надо отходить. Сохраняя прежний порядок, прикрывая друг друга. Это единственный способ не поддаться сокрушающей волне, пытающейся разорвать их, растащить в разные стороны. Едва ли не мгновенная гибель Жареного Курта была тому свидетельством.

- Назад! – крикнул он, обращаясь к Юльке и Мертвому Майору, - Держать порядок!

Они не хуже него знали, что только слаженность и единство могут спасти их, но приказ имел под собой другую цель – показать «Висельникам», что их командир не сбит с толку и не напуган, что он руководит собственными действиями и помнит о своем отряде. Иногда это тоже немаловажно.

Разделавшись с Жаренным Куртом, французские гренадеры немного замедлили темп продвижения. Человеческая волна, звенящая металлом и шелестящая десятками голосов, все еще пыталась смять их. Теперь это был не дикий безоглядный натиск, которым океан крушит изъеденный камень мола, а скорее серия яростных, но уже осторожных ударов. Несмотря на смерть одного «Висельника», французы убедились, что имеют дело не с людьми, и страх их, хоть и скрываемый, висел в воздухе подобно кровавой взвеси. Дирк ощущал его, как хищник ощущает страх своей жертвы – не обонянием и не слухом, а невидимыми, но тончайшими рецепторами. Это ощущение пьянит, как бегущее в жилах вместо давно вылитой крови теплое густое вино. Парируя бесчисленное множество ударов, контратакуя, прикрывая Юльке и отступая, Дирк подумал, что если бы не численное преимущество на стороне французов, гренадеры уже сами стали бы отступать. Одно дело – сражаться против умелых, ловких и кажущихся неуязвимыми, но все же обычных бошей из плоти и крови. Такие могут быть сильны и опасны, но они смертны, а значит, уязвимы. Другое – скрестить оружие с адскими выродками, отвратительнее которых нет существ в мире, с обретшими форму демонами, которые вселились в гниющие тела. Тут есть отчего испугаться и прожженному ветерану. Но французов было слишком много, не меньше трех десятков, а страх такого количества людей, смешиваясь в воздухе, делает их еще более безрассудными и опасными.

«Самое опасное – это не профессионалы, самое опасное – это толпа, - сказал как-то пулеметчик Риттер из второго отделения, - Профессионал знает цену своей жизни и не торопится умирать. А толпа бездумна, слепа и не способна чувствовать боль. Собственный страх или ярость подстегивают ее и тащат вперед, не разбирая, что перед ней. И каждая капля крови не отрезвляет ее, напротив, делает еще более беспощадной, безжалостной и слепой. Нет, ребята, скорее я выйду с перочинным ножом против английского гвардейского полка, чем встречусь с ревущей толпой, пусть даже у меня будет целая пулеметная команда».

Риттеру во взводе верили. В восемнадцатом году, когда социалисты попытались предать армию и кайзера, он принимал участие в разгоне демонстраций в Берлине, и именно тогда заслужил славу хорошего пулеметчика. Хоть и не любил об этом вспоминать.