– …ты даже его не видишь. Просто ощущаешь дрожь. Не такую, как под артиллерийским огнем, более плотную и густую. Это значит, что он где-то рядом, ползет, движется к тебе… Незабываемое ощущение, предчувствие, явление действующих лиц на сцену… И ты высматриваешь его, забыв про все, выискиваешь среди воронок и холмов его грузное большое тело, которое осторожно, но в то же время уверенно прет вперед. Большой сильный зверь, от которого пахнет бензином, дымом, сталью и резиной. Неповоротливый, грозный. Он тоже ищет тебя, и ты видишь его жала – пулеметные стволы, – которые топорщатся в разные стороны, выискивая малейшую опасность. Нет, ты не стреляешь в него сразу. Поспешный выстрел – признак дилетанта. Если ты хочешь заполучить его железную голову на свою стену, тебе надо быть терпеливым и очень спокойным. Ты подпускаешь его ближе, метров на пятьсот. Он тоже хитер, этот хищник гангренозных траншей, питающийся мертвым мясом. Он хочет остаться незаметным и потому ползет, лишь едва рокоча мотором, по впадинам, едва-едва показываясь над землей. Постепенно ты начинаешь замечать детали. Крупные заклепки, которыми изъязвлена его морда. Как застарелые следы оспы на лице. Звенящие ленты гусениц, с которых водопадом течет потревоженная земля. Уродливые опухоли-спонсоны в высоких боках. Он грациозен, хотя и неуклюж, и он движется вперед, на запах крови, который манит его и тревожит. Он еще не чувствует свою смерть, а она уже лежит передо мной – полдесятка тусклых патронов на куске чистого брезента. Знаешь, что патроны лучше держать в тепле перед выстрелом? Металл не должен быть холодным. Холодный металл сказывается на траектории, а это недопустимо, если хочешь бить точно в цель. Живому человеку проще – засунул за пазуху, как медальон с любимой, и грей себе… Нам, мертвецам, приходится выкручиваться. Например, у меня есть специальная тряпочка вроде муфты, которую я перед выходом на охоту грею на углях. Пять патронов вмещается, а больше мне и не надо. У кого есть талант, тот и двумя обойдется, а у кого нет – и сотни не хватит.
Рассказывая, Херцог вырывался из своего обычного отрешенно-безразличного состояния, даже принимался жестикулировать, и лицо его, обычно безмятежное и чистое, как у солдата с листовки, призывающей вкладывать в облигации военного займа, становилось выразительным, резким.
«У него нет больше слушателей, – думал Дирк, наблюдая за тем, как Херцог, кусая губы, пытается передать своему собеседнику весь спектр доступных ему ощущений. – Он никогда не вернется домой, чтобы похвастаться своими трофеями. Полгода, может, год в Чумном Легионе – и все. Ему на смену придут другие охотники. Может, такие же беспокойные души, как он сам».
– Это «Марк-8», – голос Херцога опустился до уровня шепота, быстрого и резкого, как у горячечного больного, – опасный, хитрый хищник. Шестнадцать миллиметров брони во лбу, двенадцать цилиндров, жесткая подвеска, шестифунтовая пушка… Он крадется на половине оборотов, вальяжно перекатываясь через траншеи, и ты видишь, как проворно вертится его наблюдательная башенка. Ты видишь его большую гладкую тушу в окружности мушки и почти ощущаешь прикосновение к этой громаде, к этой горе из горячего пыльного металла… Первый выстрел – в ведущий ленивец. Он кажется большим, но попасть в него не так-то просто. Первый, самый ответственный выстрел. Сопротивление спускового крючка резко обрывается, он точно проваливается в пустоту. Важно держать дульный срез подальше от земли, иначе от выстрела поднимется в воздух целое облако пыли – подарок вражеским пулеметчикам и снайперам. Первая же пуля разбивает гусеницу. Со стороны это почти незаметно, слышен только протяжный жалобный звон металла. Крик боли, который ласкает слух. Танк резко дергается, его заносит и немного разворачивает боком. Так он представляет собой отличную мишень. Пулеметы оживают, и вокруг замершего танка поднимаются из земли десятки быстро оседающих и растворяющихся сталагмитов – это пули расчерчивают все вокруг. Такая стрельба не опасна. Это сродни рефлекторному движению человека, который, ощутив боль, вслепую пытается достать обидчика. Опытный стрелок не боится такой стрельбы, напротив, наводит ствол, мысленно отсчитывая оставшиеся в его распоряжении секунды. Больше шестидесяти секунд на одном месте – и ты дважды мертвец. Эти французские танкисты уже собаку съели на этом деле. Не паникуют, как прежде. Каждая секунда в запасе у стрелка как у глубоководного ныряльщика. Если чувство времени не отточено или позволяешь азарту забыть про время, из тебя не получится хороший противотанковый стрелок. А получится только мешок с костями, один из тысяч в этих краях.
Дирк хотел было сказать, что ему пора идти, но что-то в голосе Херцога гипнотизировало, заставляло безропотно слушать. Наверное, в этом долговязом мертвеце со стальным плечом было что-то от одержимого, оттого он заставлял себя слушать, и каждое его слово было увесистым, как тринадцатимиллиметровый патрон.