Господин мертвец. Том 2

Настоящая война была такой, какой он видел ее здесь и сейчас, в полузасыпанной траншее, наполненной дымом, сталью и запахом разложения. Две слепые силы, впившиеся в глотку друг друга и терзающие чужую плоть – не из ненависти, не из страха или отчаяния, а просто подчиняясь своей природе. Одинаковой, мертвой, но поставившей их по разные стороны невидимой границы.

Такой же призрачной и в то же время неизмеримо реальной, как и та, что отделяет жизнь от смерти.

В первый момент Дирк подумал, что эта волна – последняя. На них двоих приходилось столько французов, что вся траншея за поворотом выглядела одним сине-зеленым копошащимся месивом. Дирк с Классеном одновременно метнули последние гранаты – и после этого волна захлестнула их с головой.

Это был не бой, это была безумная череда событий, разделенных между собой металлическим лязгом. Дирк бил бездумно, палица находила все новые и новые цели – чьи-то головы, плечи, колени, лица.

Удар, удар, удар.

Кто-то хрипит под ногами и судорожно пытается выбраться на поверхность клокочущего потока, но тщетно – десятки ног быстро превращают его в шлейф из склизких стальных обломков. Удар вбок – еще один француз сползает вниз, с короткими всхлипами пытаясь втянуть воздух сквозь размозженную ударом челюсть. Неприятный визг – это чье-то кайло ударило в наплечник и отскочило, оставив треугольную выщербину. Кто-то рядом тянет вверх для замаха тяжелый молот. Грозное оружие, но совершенно неудобное в подобном бою, где противники стиснуты настолько плотно. Удар по рукам – они виснут, как сломанные ветки, кости под синей сталью смяты и раздроблены, – второй разбивает всмятку чей-то затылок.

Один верткий француз повисает на шее у Дирка и успевает два или три раза пырнуть его граненым штырем в живот. Судя по хрусту стали, тонкая броневая плита пробита, но оценить степень повреждения нет времени. Удар локтем наискосок чужого забрала, обнажающий незнакомое очень юное лицо с черными кругами под глазами и пороховым ожогом на подбородке. Палица превращает его в вязкую, усеянную мелкими белыми осколками жижу.

Последний бой. Мысль эта, неуютная, острая, как зазубренный осколок, тревожила душу. А ведь когда-то думал, что воссоединение с Госпожой окажется легким и естественным. Как рождение, только наоборот. Однако трусливое тело, мертвое, но оставшееся человеческим, все медлит, все боится этого шага, вытягивает секунды существования, даже понимая, что никому эти секунды уже не нужны. Крамер, должно быть, упал где-то за насыпью, изрешеченный пулеметами, и связка гранат лежит в земле. А значит, весь их безумный замысел провалился, и ему, Дирку, нипочем не прорваться мимо «Пикардии», не найти штаба, не выполнить последнюю для его взвода задачу.

Какой тогда смысл сопротивляться, к чему оттягивать неизбежное, множа вокруг себя неподвижные тела в французской броне? Не проще ли уронить палицу и шагнуть навстречу? На глаза падает тень удара, который уже никогда не увидеть, а потом окружающий мир мягко гаснет во внезапно опустившихся сумерках, становится податлив и тает под пальцами, отступая в непроглядную даль. Последний приют для старого вояки, награда для верного слуги. Из этой темноты уже не возвращаются, там тебя не нащупают даже ледяные пальцы тоттмейстера.

Значит…

Окованная полосами металла дубинка просвистела возле виска – в последнее мгновение Дирк безотчетно отстранился с ее траектории. И так же механически, не задумываясь, проломил ее обладателю висок. Даже если вознамерился уйти в смерть, это не так просто сделать. Тело будет сопротивляться до последнего. Оно глупо, это тело, оно хочет смотреть и дышать, пусть даже воздух вокруг насыщен миазмами смерти и пороховой гарью, хочет чувствовать под ногами землю. «Мы цепляемся за жизнь даже тогда, когда в этом нет никакой необходимости, – отстраненно подумал Дирк, – как тонущий инстинктивно цепляется за спасательный круг, а контуженный и истекающий кровью – за плечи сослуживцев. Мы можем тяготиться жизнью, втайне желать ее прекращения, но, как только возникнет реальная угроза, мы прикладываем все силы для того, чтобы удержать выскальзывающую из пальцев жизнь. Забавно, что именно в этом мертвецы так мало отличаются от живых. Ведь у них даже нет того, что можно назвать жизнью».

Взрыв оказался столь силен, что многие в траншее не удержались на ногах. Дирк устоял лишь потому, что вокруг него оказалось нагромождение из неподвижных тел и падать ему было некуда. Должно быть, близкое попадание тяжелого фугаса. Впрочем, нет. Фугасы лопаются куда громче, так, что кажется, будто мозг хлынет через уши, а в воздухе еще долго слышен вибрирующий звон, от которого зудят корни зубов. Здесь же взорвалось что-то гулко, мощно, как усиленная в сотни раз хлопушка. Земля под ногами даже словно бы просела на мгновение, но не так раскатисто, как должно было. Не иначе французские артиллеристы испытывают новый тип снарядов, только какому идиоту вздумалось…