Господин Никто

— Речь шла и о том, что следует продумать какую-то операцию, но ничего определенного услышать не удалось, потому что как раз в этот момент подошли те…

Не могу себе позволить сказать больше, потому что, узнав преждевременно подробности операции, шефы Франсуаз и Леконта могут грубо вмешаться в это дело и провалить мой план. Ни к чему, в самом конце, создавать ситуацию, при которой Кралев мог бы ускользнуть. Не кто-нибудь, а я должен свести счеты с этим человеком.

К моему удивлению, Франсуаз не проявляет особого интереса к упомянутой операции.

— Ладно, — тихо говорит она и пускает мне в лицо еще одну струю дыма. — Посмотрим, что будет дальше.

Я излагаю на скорую руку план ближайших действий. Франсуаз кивает или делает короткие замечания. Под конец она снова насквозь пронзает меня взглядом.

— Хорошо. И помни, что я тебе говорила: в случае провала ты сам по себе. Если попытаешься сослаться на нас, то этим только усугубишь тяжесть своего положения.

Она гасит сигарету и встает.

— Если что, звони мне. До обеда я дома. После семи вечера тоже, если буду нужна тебе по делу.

— Ты мне нужна, — бормочу я, тоже вставая. — Ты мне ужасно нужна.

И обнимаю ее плечи, прикрытые шелковым пеньюаром. Она ловит мою руку и деловито смотрит на мои часы.

— Пожалуй, я могла бы позабавить тебя часок. Хоть ты с разными своими интрижками этого не заслуживаешь. Но что поделаешь, такова уж я: не могу жить без дебютантов.

И я жить не могу без таких вот пленительных женщин. Поэтому сильнее стискиваю ее в объятиях, рассеянно думая о том, что людей нашего сорта даже в постели не оставляют одних. Может быть, именно поэтому Франсуаз никогда не произносит нежных слов, ничуть не сомневаясь, что где-то рядом вращается магнитофон, готовый навеки запечатлеть уходящее мгновенье. «Остановись, мгновенье!» — как сказал Фауст или кто-то другой.

Когда кто-нибудь идет за тобой по пятам, ты, естественно, стремишься как можно скорее ускользнуть от него. Но иногда проще пойти ему навстречу и сказать: «Здорово, как делишки?»

Нечто подобное случилось и со мной. После того как накануне вечером меня поймали на месте преступления, после того как за мною следили по всему городу, наконец, после того как люди из Центра угнали мою машину, я прихожу к десяти часам в этот самый Центр, звоню, нахально прохожу мимо открывшего мне Ворона, от изумления разинувшего рот, и спокойно направляюсь в свою комнату. Свалив на стол стопку экземпляров журнала, только что взятых из типографии, сажусь на стул и, следуя высшим образцам американского воспитания, кладу ноги на письменный стол. Через непродолжительное время в комнату входит Младенов. Весть об убийстве Димова, очевидно, уже дошла до Центра, потому что костлявая фигура заметно выправилась, да и в походке чувствуется достоинство настоящего шефа. Он с явным укором смотрит на мои покоящиеся на столе ноги, но, поскольку я не нахожу нужным переменить позу, приступает к делу:

— Эмиль, мы ведь договорились: твое дальнейшее пребывание в Центре нежелательно.

— Судя по всему, ты уже посвящен в шефы, — отвечаю я, не приходя в трепет от его важного вида.

— Что-то в этом роде. Сегодня утром тут имел место разговор с ответственными лицами, и руководство было возложено на меня. Между прочим, мне было сделано напоминание, что тебя следует незамедлительно удалить из Центра. Должен тебе сказать, что со стороны кое-кого, — старик подчеркнул местоимение, — мне довелось услышать обидные намеки, будто я нахожусь под твоим влиянием. Это тем более обязывает меня ускорить твой уход.

Мне бы следовало ответить ему: «Значит, я обеспечил тебе хорошее наследство, сделал шефом, а теперь ты воротишь от меня нос, да? Погоди, старик, так дело не пойдет». Но к чему это ребячество, и потом, как можно говорить то, что думаешь, в комнате, где все подслушивается? Поэтому я довольствуюсь тем, что бормочу:

— Всю жизнь мечтал о вашем Центре. Принес вот экземпляры последнего номера, как было условлено. Об остальном не волнуйся. Можешь считать, что мы не знакомы.

Младенов пытается выразить какой-то лицемерный протест, но расчетливость берет в нем верх, и он сухо замечает:

— Так будет лучше всего. Впрочем, если ты не торопишься, подожди минут десять. Кралев хотел с тобой поговорить.

Новый шеф слегка кивает мне и уходит. На сей раз осанка его выправилась заметней, поскольку с плеч свалилось бремя дружбы, чреватой многими неприятностями.

«Почему бы нет, подожду, — рассуждаю про себя. — Человек никогда не знает, как может обернуться предстоящий разговор».

Кралев, очевидно, где-то в бегах. Однако он не заставляет меня долго ждать. Спустя всего лишь несколько минут он врывается в комнату и останавливается перед моим столом, угрожающе заложив руки за спину. Черные глазки его налились кровью от злобы, прядка жирных редких волос съехала на лоб. Этот устрашающий вид не повергает меня в трепет, поскольку другого я и не ждал. Более неожиданной представляется его реплика:

— Где девушка?

Ну и ну! Я готов был услышать «где ты был вчера вечером?» или «кто убил Димова?», только не «где девушка?».