Господин Президент, верните Ваню Найдёнова

В бытовке рабочие уже совещались, по сколько скидываться на похороны начальника. Наверное, он действительно был свой человек среди рабочего класса. Уж очень монтажники горевали и никак не хотели приступать к работе. Надо было вести монтаж воздуховодов, а они всё качали головами и вздыхали.

Мне ничего не оставалось делать, как вместе с бригадиром лезть на отметку, определяя место срыва опытного инженера с высоты, и заодно посмотреть объём предстоящих работ.

Каково же было наше с бригадиром удивление, когда мы увидели в бытовке, в окружении шумной компании рабочих, начальник участка – живого и невредимого.

– Зуф фолит… – как ни в чём не бывало пожаловался Гришанин бригадиру, придерживая щеку.

– Зуб? – весело хмыкнул Поляпа. – Это мы – враз! – Он, перегнувшись, достал из самодельного сейфа бутылку и блестящие, из нержавейки, пассатижи. – На, прополоскай рот, чтоб заражения не было! Хотя пассатижи из нержавейки, но бережёного Бог бережёт! – Поляпа плеснул немного водки в стакан. – Полощи!

Гришанин осторожно, пристанывая, вылил содержимое в рот и стал шумно полоскать.

Я, обрадованный таким положением вещей, с интересом стал наблюдать за дальнейшими действиями бригадира. Гришанин, косо поглядывая на меня, шумно выпустил на пол розоватую от крови струю.

– Так! Открой рот и не дёргайся! – Поляпа внимательно оглядел ушибленную челюсть своего старшего прораба, засунул туда стальной клюв пассатижей и резко дёрнул на себя. Гришанин шумно ойкнул, схватился за челюсть, но через минуту, повеселев, приказал налить ещё водки.

– Теперь мо-жно! – добродушно протянул Поляпа, пряча пассатижи снова в сейф. Налил начальнику полный стакан и засмеялся: – А мы тебя уже похоронить собрались. Вон ребята деньгами скинулись.

– Не дождётесь! – Гришанин медленно выцедил весь стакан до дна и поставил на стол. – Работай, прораб! – положил ладонь мне на плечо. – А я спать пойду. Вчера, как со "Скорой помощи" соскакивал на ходу, чуть челюсть не сломал. Всю ночь мучился. – Действуй! – и весело оглядел бытовку: – Пойду я!

– Иди! Иди! – проводил его Поляпа-бригадир. – Мы с новым прорабом сами управимся.

Так несуразно и весело началась моя работа.

Позже, когда Расцелуев-Расплюев утвердился окончательно на своей должности генерального директора, всё повернулось другой стороной. Стало резче и круче.

Начиналась новая капиталистическая реальность.

Часть 2

1

– Иван, – говорю я ему, когда мы вместе с Найдёновым оказались после девяносто первого года без работы, – что, помогли тебе твои ляхи? Ты 19 августа, как Гаврош, стоял на баррикадах, горло драл, двигая к власти Ельцина. А что мы теперь имеем?

– Не мы имеем, а нас имеют! – Иван Иванович протянул руку за сигаретой, когда я только-только полез в карман за дешёвой пачкой "Примы". – Дай закурить!

Мы стоим, курим возле биржи труда, куда пришли за мизерным пособием по безработице: и он, и я. Народу тьма. Шумят, матерятся, проклинают и коммунистов и этого борова, предавшего страну, за которого рвал рубаху теперь уже начальник цеха Найдёнов. Должность получил, а работать не пришлось. Государство опустили, как уголовники в зонах опускают самых честных, самых безобидных. Союз нерушимый рухнул от агентов закулисы Горбачёва и Ельцина, подточенный ими, как черви подтачивают дерево. Завод закрыли. "Глотайте!" – сказал боров. Откуда-то враз выскочили бравые плечистые ребята с бейсбольными битами, загнали через ворота тягачи и вывезли всё вместе с оборудованием. Спрашивать некому. В Прибалтике металл дорогой, оттуда прямая дорога на запад. Там жить нашим внукам. А здесь прибежище негодяев. Патриоты, мать их так!

Сверху от борова пришло распоряжение правоохранительным органам: не вмешиваться! Надо всё отнять и между собой поделить. А мы им удочку дадим. Пусть в гнилом болоте удачу ловят, совки позорные!

…Холодно. На улице колотун-мороз, ветер, ноги зябнут, стучимся в двери, чтобы пустили погреться. Но впускают только тех, чья очередь подошла, и то по три человека. Охранник в дверях смурной, заспанный, что-то бурчит и вновь закрывает дверь. Там тепло, чисто, деньги…

Мы с Иван Иванычем, подняв воротники, жмёмся за углом, травим себя дымом. Вдруг по очереди прошёл слух: на всех денег не хватит. Очередь сразу сжалась, собралась в гармошку; каждый норовит протиснуться поближе к двери. Снова ругань, проклятья, матерщина.

Мы снова встали в очередь на свои места, с вожделенной надеждой получить эти жалкие крохи. Дома ждут добытчика: вот уже больше месяца кроме слипшихся макарон с постным маслом ничего нет, у жены от недоедания в библиотеке, где она полгода не получала зарплату, случился голодный обморок, теперь она с надеждой ждёт от мужа денег. Уходя, обещал…

Ивану Ивановичу хорошо: он теперь один, жена, та моя юная любовь, которая без труда досталась ему, устав от бескормицы, ушла к удачливому челночнику, к барышнику и перекупщику турецкого секонд-хенда. Вот ведь новояз какой! Даже компьютер подчёркивает красной чертой это поганое слово. Секонд-хенд! Вторая рука! Жалко, что нет третьей руки…