Господин Пруст

Совсем другой была его мать. Обладая таким же преданным характером, она проявляла его совсем по-иному. Как говорил г-н Пруст, величайшее согласие между его родителями во многом основывалось на том, что всеми делами занималась мать, старавшаяся избавить мужа от всего, что не касалось его работы. И в то же время тонкости и дипломатии у нее хватало на них обоих. Если она чувствовала, что про­фессору Адриену Прусту нужна поддержка, то, не колеблясь, сопровождала его на лекцию в «Отель Дьё». При этом у нее еще был и талант устраивать приемы.

—     Она всегда твердо знала, что нужно делать, и была чем-то вроде дипломатического агента в карьере папа.

Смеясь, он говорил:

—     Представляете, Селеста, в моей молодости было время, когда мы регу­лярно, раз в неделю, бывали на завтраках в Елисейском дворце у президента Рес­публики, и какого президента!.. Самого Феликса Фора. Матушка была издавна, лет уже десять или двенадцать, в приятельских отношениях с госпожой Фор, еще с тех пор, когда ее муж подвизался в качестве простого депутата. С их дочерьми, старшей Люси и младшей Антуанеттой, я играл на аллеях Елисейских Полей... Люси была уже почти девушка, а мы с Антуанеттой все еще несозревшие прыщички. Однако Ан­туанетта со своими серыми глазами вертела мною ничуть не хуже, чем нашими ма­ленькими осликами, которые катали нас. И вот, когда муж г-жи Фор вознесся до Елисейского дворца, матушка почти каждый день прогуливалась по Булонскому лесу вместе с его женой. Их отношения из близких стали совсем доверительными. Г-жа Фор рассказывала матушке о всех своих немалочисленных бедах из-за подруг г-на президента, а это уже говорит о многом. Но они еще и обсуждали всякие планы. Например, чтобы женить меня на сероглазой Антуанетте. И вдруг все это рухнуло после отчаянных криков в апартаментах дворца прелестной г-жи Стейнхель, когда президент испустил дух в ее объятиях. Но я ничуть не жалею об этом.

Кроме того, г-жа Пруст была несравненной хозяйкой дома, что весьма нема­ловажно, поскольку на улице Малерб и на улице Курсель, куда семья переехала в 1900 году, приходилось содержать открытый дом, неизбежный при стольких свет­ских связях.

—     Она успевала следить за всем, от погреба до чердака. Все должно было блестеть и сверкать, находиться на своем месте и в полном порядке. Кроме того, она вела и все денежные дела.

Никола, когда еще служил на бульваре Османн, рассказывал мне про нее в связи с дотошностью самого «г-на Марселя». Проведя у Прустов много лет, он хо­рошо знал г-жу Пруст. По его рассказам, она была очень требовательна во всех ме­лочах домашнего хозяйства. «Все должно было быть идеально», — говорил Никола. Мне запомнился один из рассказанных им случаев, который показывает и ее тон­кость, и заботу обо всем. Она самолично следила за чистотой и вообще за всеми де­лами на кухне, особенно за тем, что готовилось на огне. Как-то раз кухарка Фелиция, хитро взглянув на Никола, сняла с крышки горячей кастрюли на плите тряпочку и сказала: «Придет мадам и, конечно, захочет посмотреть, что в кастрюле», иначе го­воря, она хотела сказать, что хозяйка обожжется. Приходит г-жа Пруст и, едва взглянув, говорит ей: «Будьте добры, откройте эту кастрюлю». Никола и через много лет смеялся над Фелицией: «Она была вся красная, и не потому, что от плиты шел жар!»

Если и для мужа, и для нее самой все должно было быть совершенным, то для детей еще более того, особенно для ее Марсельчика, — из-за его болезни.

—     Вы не представляете себе, Селеста, как она нас баловала и как заботилась .Я бы даже сказал, что она портила Детей. Не существовало таких вещей, которые были бы слишком хороши для Робера и для меня.

Однажды ночью он показал мне старую фотографию:

—     Что вы скажете об этом ребенке, Селеста?

—     Так это же настоящий маленький принц, сударь. Боже, какой хорошенький, да еще с этой тросточкой. Не будь он весь белень­кий, я бы сказала, что это вы и есть.

Он улыбнулся.

—     Ребенком я был совсем светлым, только потом все почернело.

Но ему явно польстил «маленький принц». Он рассказывал, что мать была очень щепетильна в отношении одежды и они никогда не выходили из дома без предварительного осмотра.

—     Она ни о чем не забывала. Зимой, отправляя нас на прогулку по Елисейским Полям, она всегда приказывала Фелиции сварить картофель в мундире. А знаете зачем? Чтобы положить в меховые муфты греть руки.

И еще он говорил:

—     Я очень любил папа. Но когда умерла матушка, она взяла с собой и своего Марсельчика.

Только в одном отношении профессор Адриен Пруст и его жена сильно рас­ходились — это касалось искусства и литературы. Профессор слишком много вре­мени отдавал своей службе и науке, чтобы вникать еще во что-то другое. Зато г-жа Пруст обожала все искусства — она много читала и была очень музыкальна. Неза­метно, исподволь она сообщала мужу о всех новинках, чтобы на светских вечерах он хотя бы понимал, о чем идет речь. Случалось, даже читала ему вслух,

—     ...Как и мне, когда я болел, — вспоминал г-н Пруст и продолжал с нежной улыбкой: