Господин Разрушитель (СИ)

Муратов поднял на меня свой тяжкий пустой взгляд, словно это было равносильно двухсот центнеровой штанге.

— Зачем? — подавлено пробасил он.

Как раньше я больше не покрывался язвами, услышав этот голос. Наоборот, даже порадовался, что гитарист ответил.

— Я тут подумал… — перешёл на шёпот. — По прилёту в Москву и в коттедже ты звонил матери? А сейчас не звонишь. Если помнишь номер, скажи хоть, что живой.

— Переживаешь за мою мать? — кисло усмехнулся Лёша, равнодушно разглядывая коробку в моей всё ещё протянутой руке.

— Нет… Вообще-то… за тебя, — когда же я смогу не крючиться от жалости, глядя в его морду…

Гитарист потеряно моргнул, будто совсем не одуряя, что я ему сказал.

— Что с тобой происходит?

Конечно же, он промолчал. Я, не выдержав, впихнул в его руки коробку и с дрожью вздохнул, не справляясь с тотальным игнором.

— У тебя есть… друзья? Братья там… Может, стоит с ними созвониться? — неловко предположил я, на что Лёша едва заметно мотнул головой.

Даже его отросшие кудри, перепачканные в краске, почти не шевелились. Пока я держал гитариста в заложниках, дверь в гримёрку дрожала от стука, а щеколда угрожающе позвякивала. Юрген вышел из себя.

— Ладно, я понял… Что ты решил, Лёш? Может, ну его… Как закончится тур, я займусь твоей сольной карьерой.

Начиная с Новокузнецка и до сегодняшнего дня Муратов ещё держал оборону перед фанатами. На скандирования, умоляющие его запеть или хотя бы заговорить в микрофон, выдавал надрывные рифы, заставляя всех сморщиться и заткнуться.

— Вы с Кисой вместе? — орали под сценой. На это он не уставал отрицательно мотать головой и издавать на струнах отвратительный скрежет. — Скажи ртом! Ваня-я-я!

Я ждал, что он решит, как и фанатки. Захочет ли ради сию минутных денег и славы поддержать интерес к группе. И вместе с этим захоронить свою сольную карьеру. И каково же было моё удивление, когда он…

— Я согласен спеть под его именем. И быть им… То, о чём мы с тобой договаривались раньше, мне больше не нужно.

Это звучало так неубедительно и надломлено, что меня затошнило. Что он нёс?

— Почему? — затерялся мой сиплый вопрос в стуке в дверь. Я обозлённо взревел в её сторону. — Эй! Дай нам пять минут?!

— Да? А может, вы там камеры устанавливаете, чтобы потом нас обвинить?!

Последний удар сдавшегося Юргена прогремел в гримёрке и ещё какое-то время звенел в моей потяжелевшей голове.

Я был поражён решением Муратова. Его, очевидно, корёжило изнутри от боли. А меня глодала совесть.

— Все мои песни были о Вете, — едва разборчиво произнёс парень. От подтвердившейся догадки мне сделалось дурно, лицо нестерпимо загорелось жаром. — Я всё равно не смогу их петь… Я просто хочу продолжать делать то, что тебе нужно. И не хочу… возвращаться.

От благоговения перед его развёрнутым ответом я задержал дыхание. У меня появился свой послушный Юдин? Насовсем?

У Death Breath снова сформировался фундамент? Нереально талантливый гитарист. Одарённый охренительным голосом, какого мне никогда не видать. Популярный, а поэтому везучий и способный заработать нам целое состояние!

И с ужасно несчастными глазами…

— Знаешь… спасибо за телефон, Лёнь, — вздохнул Лёша. — Ты прав, нужно выйти на связь.

Я чуть не дрожал от пробирающего стыда. Всё сложилось в пользу группы, но ценой моего вранья о его ненаглядной Вилке.

— Б-брось…

— Я думаю, на самом деле ты неплохой человек, — продолжил растаптывать меня Муратов. — Извини, что говорил о тебе дерьмо. Я постараюсь стать для тебя настоящим другом.

50. Чего стыдится Господин

— Опустела шумная улица,

Стихли людей голоса.

В дело вступает безумица

В мокром плаще напротив меня…

Пермь. Я, торопясь отдышаться после двух бодрых блоков, уселся на борт сцены и начал снимать притаившуюся публику на телефон. По их вытянувшимся внимающим лицам мелькали сине-зелёные лучи прожекторов. Они искали горящими взглядами совсем не Господина. Впервые я, будучи солистом, находился на сцене без микрофона и слушал свою песню из чужих уст. Одноимённую, между прочим, с альбомом «Искушение». Я добровольно отдал Муратову ключевой трек тура. Так странно… Непривычно быть бездействующим наблюдателем.

По вискам стекал пот, а усилившееся сердцебиение слегка заглушало мужской бас в ушных мониторах. Волнение присутствовало. Больше не за себя, а за то, как усовершенствованного Ваню воспримут люди. Почему-то особенно за него. После утреннего телефонного разговора я приобрёл новый тревожный бзик. Может… это место соло-гитариста какое-то проклятое? Или фамилия его: «Юдин» автоматически накладывала на владельца бремя скрытности? Или же всё гораздо проще! Юдины страдали, попадая в круг моего влияния. Я источал зло.

Я был злом.

Но, на скромный взгляд злодея-продюсера, Лёше с амплуа маниакального психа подходил такой репертуар. Больше, чем мне. Он нуждался в том, чтобы заявить о себе и творить в новом облике. Ему нельзя было замыкаться. Иначе Муратов постепенно сожмётся в ничтожно незаметную точку и исчезнет следом за предыдущим обладателем этого места в группе.

— Ты повернулась ко мне безликая

И поманила рукою к себе.

От испуга дыхание сбитое