Господин Ректор

Хотя вздрогнула от его стремительности ощутимо. Плохо.

Он замирает не дойдя до меня пары шагов. Усмешка исчезает сменяясь напряжением. Брови сведены губы сжаты в тонкую линию.

— Ты боишься меня, моя амоллэ?

— Не особо. — честно отвечаю ему. Ну правда его я не особенно боюсь, а вот того, что на пути к свободе возникнут непредвиденные препятствия да.

А теперь удивление — недоверчивая улыбка и приподнятая бровь. Он складывает руки на груди по прежнему не двигаясь с места.

— Почему?

— А что вы можете мне сделать? Кроме очевидного. — поправила я себя и прояснила в ответ на вопрос явно читающийся на смуглом лице. — Избить, изнасиловать, искалечить, убить.

Он слегка качнулся назад и снова нахмурился.

— Поясни. — резким жестом взметнув полы своего изумрудного в тон моему одеяния он уселся обратно на подушки и указал мне на место рядом с собой.

Чуть передёрнув плечами сделала вид, что совершенно не поняла намека и уселась напротив.

— Что именно? Почему не особо боюсь физического воздействия? Или почему считаю вас способным на подобные подвиги? — равнодушным тоном продолжала тонко издеваться я.

— Начни со второго. — в тон мне отвечал он, лениво наполнив чашки чаем.

Затем грациозно растянулся на подушках так, чтобы коленом едва касаться моего бедра.

Сместилась так, чтобы избежать прикосновения.

— От человека сознательно удерживающего другого в плену можно ждать чего угодно, не говоря уж о том, кто разлучает мать и ребёнка. — примерно сложив ручки на коленках ответствовала я, сквозь кружево ханьфу наблюдая за сцепившим зубы халифцем. — А что касается первого, то это не самое страшное, что может случиться.

— Не боишься боли? — с насмешкой уточнил он, вертя в руках виноградинку.

— Боюсь. Как и всякий нормальный человек. — пожала плечами, не желая пояснять очевидные вещи.

— Ты не в плену. Пленников держат в клетках и подвалах, там где холодно, голодно, больно и страшно. Ты живешь в прекрасном доме полном слуг стремящихся тебе угодить, окружена роскошью и драгоценностями, я готов одарить тебя чем пожелаешь, самыми диковинными вещами готов радовать свою амоллэ. — подался он ко мне всем телом чуть не сшибив столик.

— Понятия не имею что такое «амоллэ», и единственное чем я желаю быть одаренной это свобода.

— Амоллэ на ваш язык переводится примерно как родственная душа, прошедшая аналогичный путь. И что такое свобода? Я вижу в твоей сути столь же отчаянную борьбу в прошлом какую прошёл сам, потери, смерти, предательства, лишения и голод. Разве свобода может гарантировать тебе защиту от всего этого — нет. А я могу. Я буду заботиться о тебе, лелеять и оберегать. — вкрадчивым тоном слегка певуче растягивая слова на ударениях продолжал он.

В немом удивлении вскинула брови давая мужику выговориться, он это всерьёз?

Похоже, что так.

— Если ты действительно моя родственная душа, то ответь, что бы ты сделал с тем, кто лишил тебя права выбора? Кто запер бы тебя лишая возможности быть с твоими детьми? Кто отобрал возможность строить свою жизнь так как хочешь ты? И при этом утверждает, что действует тебе во благо, потому что лучше тебя знает, чего ты хочешь. — он молчал, продолжая сверлить меня взглядом и я продолжила. — Свобода это право выбирать данное мне от рождения и до смерти. И если ты не понимаешь этого, то ты ошибся, мы не родственные души.

— Ты права. Я бы убил любого даже за попытку. — и барабанная дробь — его величество жирное «НО». — Но я мужчина, в моей крови сражения и битвы. Ты женщина, и ты смиришься. — решительно закончил он свою мысль.

Что ж глупо было ожидать, что я смогу его переубедить. Он взрослый мальчик, менталитет у него своеобразный, воспитание специфическое, посему разговорами тут не спасешься.

— И что ты будешь делать для моего смирения? — с равнодушным любопытством уточнила я, больше пытаясь продлить наскучивший диалог, чтобы он не перешёл к каким-нибудь действиям.

Он стремительно перетёк ко мне коснувшись ладонью моей щеки свозь ханьфу. Зажал он меня грамотно — правая нога согнута в колене прижимается к моей спине блокируя отход на спину, левая рука едва касается приобнимая за плечи, другая рука фиксирует лицо.

Кажется, переходим к активной фазе знакомства. Дерьмо.

— Не вынуждай меня учить тебя покорности, амоллэ. Это не доставит удовольствия ни мне ни тебе. Мы можем стать единым целым, мы ведь так похожи. — прошептал он, глядя прямо мне в глаза, два неуловимых движения и тряпка распадается повисая на голове и зажатая в моих ногах.

Нутро обдало холодом, как ни готовила себя к подобному исходу, сейчас было невероятно сложно заставить себя оставаться неподвижной, вместо того чтобы оказать сопротивление.

Желчь подкатывает к горлу, руки и ноги похолодели и покрылись липким потом, но кристально ясное сознание продолжает анализировать сложившуюся ситуацию — посопротивляться надо будет скорее всего. Не сильно, но всерьёз. Пусть поверить, что победил, чем удивится что я не боролась. Но и допускать чтобы покалечил я не могу, времени на восстановление у меня нет. Чем дольше я здесь, тем больше срывов будет у Стаса. Я не могу этого допустить.