Господин Великий Новгород 1384: путешествие во времени

Когда говорится, что новгородцы были готовы отдать свою жизнь «за святую Софью», то имелся в виду, конечно, не Собор, и не святая мученица София, мать трёх дочерей. Посмотрим на киевскую или новгородскую икону «София – Премудрость Божия», где под Софией, Премудростью, понимается единственно Христос, как в Притчах Соломоновых: «Премудрость созда Себе дом и утверди столпов седмь»[296]. Обратим внимание на формулировку: «святая великая и сборная апостольская церковь святая Софья» – это даже не просто упоминание, это чёткая цитата из 9-й строки Символа Веры: «[Верую] во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь».

На печатях архиепископа Далмата (1251–1273), которые несут на себе изображения Божией Матери «Знамение» рядом с образом младенца Христа имеется надпись «СОФИ». Да и престольными праздниками Софийского Собора были все двенадцать владычных праздников, напрямую связанных с Христом[297]. На иконе Святой Софии Премудрость показана в виде огненноокого ангела с пурпурными крыльями, сидящего на престоле, к которому в предстоянии деисиса[298] склонились Богоматерь и Иоанн Предтеча. Но центральной фигурой деисиса может быть только Христос[299].

Впрочем, отождествляли ли простые новгородцы Святую Софию с Христом, или это оставалось уделом особо образованных священников и архиепископов – доподлинно неизвестно. С другой стороны, есть вероятность, что отождествление Софии с Христом было общепринятым и очевидным[300].

Роль православной Церкви сразу бросается в глаза, если обратить внимание на юридические акты, многие из них заканчиваются фразами вроде: «на томъ на всемъ хрьсть цъловати», «кто на се цълование наступить, на того Богъ и святая Богородица»[301]. Вступления актов не менее показательны: «Благословение от владыкы», «Поклонъ… къ отцю ко владыцъ», «Се доконча[302] [имярек]… съ арихиепископомъ новгородскымъ съ владыкою», «По благословению преподобного[303] священноинока». Большинство актов так или иначе упоминает архиепископа или священника, причём на первом месте.

Отношение новгородцев к православной вере хорошо иллюстрирует один случай. Во время похода вниз по Двине на Белоозеро и Устюг в ответ на жестокую казнь великим князем Василием Дмитриевичем 70 жителей Торжка, новгородцами была захвачена чудотворная икона Богоматерь Одигитрия. По преданию, новгородский архиепископ приказал вернуть икону[304]. Сложно не отметить, что московские князья – Иван III и IV, не пожалевшие даже богослужебных книг, чего не делали язычники-татары, – не отличались подобной щепетильностью. Собственно, принципиально разное религиозное чувство видно в описании трагичной для Великого Новгорода Шелонской битвы 1471 года. Московская версия утверждает, что битва произошла 14 июля, в воскресенье. Новгородская же IV летопись же настаивает, что московиты уклонились от битвы, чтя святой день – «бяше же неделя»[305]. Неизвестно, то ли неизвестный новгородский летописец по неведению приписал московитам рыцарские, христианские правила ведения войны, то ли пытался сгладить впечатление от неблагочестия московитов[306], пожёгших множество православных церквей[307].

Теперь представим себе все основные мифы и факты, которые известны нам о Средневековье. Конечно же, мы представим себе мир, в котором христианство насаждается при помощи бесконечных крестовых походов, а язычников принуждают креститься под страхом смерти, сжигая на кострах всех не пожелавших. В каком-то смысле так и было, если вспомнить походы Ливонского и Тевтонского орденов на восток: вспомнить хотя бы слова шведского короля Магнуса, последнего северного короля-крестоносца: «поидъте въ мою въру, а не поидете, иду на всъ съ всею моею силою»[308]. Можно процитировать и Генриха Латвийского из его «Хроник Ливонии» (гл. IX, 8–9): «…ливы… бросились бежать… с женами и малыми детьми. Пилигримы же… пустились преследовать бегущих. Скоро, однако, они заметили, что те, соединившись с другими язычниками из Леневардена, покинули свои деревни и ушли в лесные трущобы. Тогда пилигримы, подложив огонь, зажгли их город», сожжён был и замок Аскратэ (Ашераден)[309]. В средневековом Великом Новгороде же дела обстояли совершенно иначе.

Берестяная грамота № 317[310] показывает нам состояние дел с язычеством: «[сль]зы проливаюста пръдъ Бъмо за то гнъ Бжии на васо меце погнаыи а нынъ покаитеса того беззакониа…»[311]. Собственно, не только эта грамота сообщает о язычниках в Великом Новгороде. Даже столетие спустя священники писали: «…сперва язычниками будучи, народы кланялись идолам и требы им клали; то и ныне творят»[312]. Вторит этому и Псковская летопись: «Егда бо прiидет самый праздникъ день Рожества Предотечева… мало не весь градъ возмятется, и въ селъхъ возбъсятся въ бубны и въ сопъли… ту же есть мужемъ и отрокомъ великое паденiе, ту же есть на женское и дъвичье шатанiе блудное имъ воззренiе, такоже есть и женамъ мужатымъ оскверненiе и дъвамъ растлънiе»[313].