Господин Великий Новгород. Державный Плотник

– Добро, – сказал государь, а обратясь к Меншикову, добавил: – В этом краю непочатый угол железной руды, так ты не медля поезжай и выбери место для завода, а раскольникам от моего имени скажи накрепко: слышно-де его царскому величеству, что живут здесь для староверства разных городов собравшиеся в Выговской пустыни беглые и службу отправляют Богу по старопечатным книгам, а ныне-де его царскому величеству для войны шведской и для умножения оружия и всяких воинских материалов угодно-де поставить два железных завода, один-де близ Выговской пустыни, то чтоб-де все раскольники в работах тем заводам были послушны и чинили бы всякое вспоможение, по возможности своей, и за то-де царское величество даст им свободу жить в той Выговской пустыни и по старопечатным книгам службы свои к Богу отправлять.

А не будут работать, разнесу! – грозно добавил государь.

«И от того времени, – записано в «Истории Выговской пустыни», – Выговская пустынь быти нача под игом работы, и начаша людие с разных городов староверства ради от гонения собиратися и поселятися овии по блатам, овии по лесам, между горами и вертепами и между езерами, в непроходных местах, селиться скитами и собственно келиями, где возможно».

– Не так древле Израиль стремился в обетованную землю, как я к ключу, запирающему вход в Неву, – говорил царь, стоя на берегу Онежского озера, где уже успели создать целую флотилию карбасов, на которых предполагалось пробраться в Ладогу и явиться у стен Нотебурга.

– Бог поможет тебе, государь, разрушить стены нового Иерихона[151],– сказал на это Меншиков.

– Обетованная… – произнес задумчиво Петр, – «обещанная». Израилю Бог Иегова обещал ту страну… А мне кто?

– Твой разум, государь, – сказал Меншиков.

– Нет, Алексаша, не один разум, который бессилен без науки, без знания… Наука, знание дают все, что есть под луною!

11

Царская флотилия в конце сентября того же 1702 года уже колышется на волнах многоводной Ладоги, точно стая бакланов. Казалось, счету нет этим бакланам!

На передовом, самом поместительном карбасе выделяется гигантская фигура царя. Он весь – внимание. Зрительная труба, казалось, замерла в его руке.

Стекла попали на искомую точку… Вот она!

– Вижу, вижу! – с трепетом восторга говорит Петр.

– Что видишь, государь? – спрашивает Меншиков, напрягая вдаль зрение…

– Орешек… мой будущий Шлиссельбург, – отвечает царь, не спуская взора с отысканной на западном горизонте точки.

Шведская крепость выделялась над горизонтом все явственнее и явственнее.

– А фортеца знатная, – задумчиво говорит царь, – твердыня, пожалуй, с норовом.

– Все же она, государь, дело рук человеческих, – заметил Меншиков. – А что руками сотворено, руками может и разрушено быть.

Шведская крепость все ближе и ближе. Там заметили флотилию русских, на стенах показалось движение.

Флотилия идет прямо на крепость. Там взвился белый дымок… что-то грохнуло… и ядро с брызгом погрузилось в воду.

– Салютуют, – улыбнулся царь и замахал в воздухе шляпой. – Ждите меня!

Снова дымок в крепости, и второе ядро нашло свою холодную могилу почти там же, где и первое.

– Не доносит, – сказал Меншиков, – силы нехватка.

Третье ядро упало у самого карбаса и обдало царя брызгами.

– Руля налево! – крикнул Меншиков кормщику.

Флотилия повернула влево, уходя от выстрелов.

Выстрелы еще повторились, но ядра уже не доносило до флотилии.

Когда флотилия приблизилась к берегу в нескольких верстах левее Нотебурга, государь приказал отделить от нее до полусотни карбасов и вытащить их на берег.

Петр развернул карту Невы с окрестными берегами и показал ее Меншикову.

– Вот тут, ниже Нотебурга, у Назьи речки, укрепился Апраксин[152] с своим отрядом, – указал он место на карте. – Понеже нам предстоит волоком перетащить туда сии карбасы под прикрытие леса, то ты, взяв несколько ратных людей с собою, сыщи волок наиболее удобный…

– Слушаю, государь, – отвечал Меншиков.

– А я останусь здесь с прочими карбасами и буду мозолить глаза крепости, чтоб отвлекать ее внимание от волока.

На другой день, едва только начало светать, как за сплошным лесом, тянувшимся по левому берегу Невы против Нотебурга и далее вниз, стали раздаваться дружные, знакомые всей России бурлацкие возгласы:

Ай, дубинушка, ухнем!
Ай, зеленая, подернем!
Подернем, подернем – уу!

Это ратные государевы люди тянули лямками по болотам и топям свои карбасы.

В другом месте слышалось:

Нейдет – пойдет – ухнем!
Нейдет – пойдет – ухнем!
Не шла – пошла – ууу!

Это ратные нижегородцы пели бурлацкий гимн. А за ними тамбовцы:

Просилася Дуня спать
На тясову каравать.
Нацуй, нацуй, Дунюшка,
Нацуй, нацуй, любушка!
             Ууу!

А за этими симбирцы да казанцы:

Раз и двааа – три – бяре!
Раз и двааа – три бяре!
             Уууу!

И над всем лесом стонало неумолкаемое эхо этих «уууу» и «ух»!