Господин Великий Новгород. Державный Плотник

…И там так же, как теперь здесь, в Кремле, глухо простонал соборный колокол. Долго, долго стоит в воздухе медленно затихающий стон меди… За ним другой, более отдаленный, но такой же зловещий, похоронный, доносится от другой церкви… Замер и этот в ночном воздухе… Ему отвечает откуда-то третий… Стонет и этот… Ясно, звонят по мертвому, только не по простому…

В полумраке сумерек царь видит в окно, что толпы народа поспешно и видимо тревожно, крестясь, стремятся к архиерейскому дому. Слышится смутный говор. По временам доносятся отдельные фразы.

– Ох, Господи! По мертвому звонят…

– На отход души…

– С чего бы это с ним?.. Давно ли видели его!..

– Архиерей-батюшка помирает…

– Не умер ли уж, поди… О Господи!

Прибежал Ягужинский, весь растерянный, бледный, дрожащий…

– Что там? Что случилось?

– Он в гробу, государь… в крестовой…

– Кто в гробу?

– Его преосвященство епискуп Митрофан.

– Помер? Преставился?

– Нету, государь, жив…

– Как жив! А в гробу?

– В гробу, государь… Говорит: царь изрек мне смерть, казнь… Слово царево не мимо идет… Сейчас буду служить себе отходную, на отход души.

– Подай шляпу и палку.

Сквозь расступившуюся толпу Петр быстро вошел в крестовую и невольно остановился, полный изумления и суеверного страха…

Он увидел гроб, мертвое, бескровное лицо… Простой сосновый гроб… Голова мертвеца покоится на белых сосновых стружках…

Откуда-то слышатся стоны, плач…

Свет от зажженных свечей и паникадил так поразительно отчетливо вырисовывает мертвое лицо и сложенные на груди бледные, худые руки с четками.

Вдруг мертвец открывает глаза…

– Государь! – силится приподняться в гробу и в изнеможении опять падает на опилки.

Петр быстро подходит…

– Прости меня, служитель Божий!

Он осторожно берет Митрофана за руку и помогает ему приподняться.

– Прости… Я в сердцах изрек слово непутное… На сей раз пусть мимо идет слово царево… Я каюсь… Благослови меня, святитель…

Все это вспомнил Петр в уединении и тишине ночи и улыбнулся:

– Переклюкал, переклюкал меня Митрофан.

Он остановился перед подробною картою Швеции и обоих побережий Балтийского моря, внимание его особенно приковали устья Невы.

– Дельта Невы, как дельта Нила… Александр Македонский основал свою н о в у ю столицу, Александрию, в дельте Нила, а я свою новую столицу водружу в дельте Невы!

И Петр стал по карте изучать эту дельту.

– Всё острова… А коликое число рукавов!.. Сии все имеют быть дыхательными органами для моей земли.

Затем глаза его остановились на Ниеншанце, шведской крепости, стоявшей на месте нынешней Охты:

– Худо место сие выбрали для крепости… Я не тут ее воздвигну…

3

Разоблачения попадьи Степаниды, доведенные Павлушей Ягужинским до сведения царя, возбудили страшное дело в царстве застенка и пыток, в Преображенском приказе, где над жизнью и смертью россиян властвовал наш отечественный Торквемадо[88], свирепый князь-кесарь Ромодановский.

Одновременно с попадьей к князю-кесарю явился и придворный певчий дьяк Федор Казанец и поведал Ромодановскому то же самое, что попадья поведала Павлуше Ягужинскому, и страшное дело началось.

Не далее как через две недели, приехав в Преображенский приказ, князь-кесарь спросил главного дьяка приказа:

– По делу Гришки Талицкого все ли воры пойманы?

– Все, княже боярин, – ответил дьяк.

– Вычти, кто имяны, – приказал Ромодановский.

Дьяк принес «дело» и, перелистывая его, докладывал:

– Книгописец Гришка Талицкий, иконник Ивашка Савин, мещанской слободы церкви Адриана и Наталии пономарь Артамошка Иванов да сын его Ивашко, да Варлаамьевской церкви поп Лука.

– Вишь, все одного болота кулики-пустосвяты, – презрительно пожал плечами князь-кесарь.

– Боярин князь Иван Иванович Хованской, – продолжал докладывать дьяк.

– Ну, это старая боярская отрыжка, из «тараруевцев»[89],– с улыбкой заметил князь-кесарь, – пирог на старых дрожжах… Ну?

– Церкви входа в Иерусалим, в Китай-городе у Тройцы на рву, поп Андрей и попадья его Степанида, – вычитывал дьяк.

– Степаниде, по закону, первый бы кнут, да ее государь не велел пытать, коли утвердится на том, о чем своею охотой донесла Ягужинскому, – заметил Ромодановский. – Чти дале.

– Кадашевец Феоктистка Константинов, – продолжал дьяк, – племянник Талицкого Мишка Талицкой, садовник Федотка Милюков, человек Стрешнева Андрюшка Семенов, с Пресни церкви Иоанна Богослова распоп[90] Гришка…

– Кулик мечен-расстрига, – процедил сквозь зубы князь-кесарь. – Ну?

– Хлебного дворца подключник Пашка Иванов…

– Пашку я знавывал. Дале.

– Чудова монастыря черный поп Матвей, углицкого Покровского монастыря дьячок Мишка Денисов.

– Опять кулики пошли. Ну?

– Печатного дела батырщик[91] Митька Кирилов да ученик Талицкого Ивашка Савельев.

Дьяк кончил и ждал приказаний.

– Ныне жду я набольшого кулика, Игнашку, тамбовского архиерея… Быть ему на дыбе, – покачал головою Ромодановский.

Епископ Игнатий действительно был привезен из Тамбова в тот же день, но не в Преображенский приказ, а, по духовной подсудности, на патриарший двор.

Патриархом в то время был престарелый Адриан.