Господин военлёт

Садимся, грузовик трогается. Нам машут руками. На повороте Ольгу бросает ко мне. Обнимаю ее за плечи – шофер ведет грузовик чересчур лихо, на деревянной лавке усидеть трудно.

– Тебе тоже понравилось? – спрашивает Ольга. Голос у нее какой-то задавленный.

– Ты просто чудо, солнышко!

Чмокаю ее в висок.

– Сама не знаю, как получилось! – говорит она. – Смотрела на раненых офицеров и вдруг вспомнила. Николая Александровича, мальчиков…

Глажу ее по плечу. Она прижимается ко мне, затем находит мою руку. Едем, обнявшись, так теплее. Вечер прохладный, под брезент поддувает, а кожаные куртки мы не захватили. В местечко прибываем за полночь. Шофер тащит баул в дом, прощаемся с Егоровым. В доме тепло, Мария протопила. Достаю из печи пирожки, из сеней приношу горлач с молоком. Мы жутко проголодались. Ужин закончен, Ольга идет в спальню. Набрасываю халат, тащу из сеней деревянную бадью. Вода в чугунке теплая – в самый раз. Опорожняю его в бадью. Ольга в халатике и наблюдает за мной. Сидит на стуле и странно смотрит.

– Мойся! – говорю ласково. – Я воздухом подышу.

– Сил нет! – вздыхает она. – Кто б меня помыл?

Это не вопрос, это предложение. Что теперь? Я не хочу ее обижать, она не заслужила. Почему б не помочь кузине? Сама говорила, что не стесняется…

Беру ковшик. Ольга сбрасывает халат и забирается в бадью. Поливаю из ковша узкие плечи, спинку, грудь… С той поры, как видел ее обнаженной, тело Ольги округлилось. Это больше не галчонок, это взрослая женщина с заметными формами… Беру мыло. Я сделаю ей «тропический ливень», он восстанавливает силы. Всего лишь пальцами и всего лишь вдоль спины. Не сильно, но быстро. Это как душ, только струи у него толстые – как у тропического дождя…

Ольга тихо стонет, кажется, я перестарался. Надо «ливень», а не «язык»! Торопливо мылю ее, поливаю из ковшика. Все!

– Одевайся и в постель! – говорю строго. – Живо, не то простудишься!

Выбегаю во двор. Где моя бочка? Здесь! Вода в ней ледяная. Нетребка, лодырь, ясен пень натаскал с вечера, вода колодезная, прогреться не успела. Вот и славно, это то, что надо. Ухаю в ледяную купель и замираю. Терпи! Мерзни, мерзни, волчий хвост! Ты на что нацелился, на что покусился? Тебе ее хранить доверили, а не лапать! Сатир контуженный…

Славная штука холодная вода! Несколько минут, и мысли только о тепле. Нам никто и ничто более не нужно, нам бы только под одеяло! Зубы выбивают дробь…

– Павлик! Ты где? – Ольга на крылечке в одной рубашке.

Выскакиваю, набрасываю халат, бегу к дому. Вечер прохладный, а она после купания…

– Опять в бочке сидел? – она трогает мои руки. Ладошки у нее теплые-теплые. – Боже, ледяные! И зубы стучат… Ты с ума сошел! Заболеешь! Живо!

Погоняемый тычками, влетаю в дом. Толчок в спину несет меня к Ольгиной спальне. Постель ее разобрана и даже смята: я заставил ее встать.

– Дурак контуженный! – Ольга сдирает с меня халат. – Схватишь воспаление легких, чем я тебя вылечу? Я твоих «тростников» не знаю, ты мне даже не показал. Лезь под одеяло, живо!

Напутствуемый тычком, влетаю в постель. Она теплая, ее успели согреть. Блаженство! Ольга устремляется следом. Койка узкая, двоим лечь – только на боку. Еще лучше обнявшись, иначе тот, кто с краю, может упасть. С краю у нас Ольга…

– Господи, какой дурак! – она гладит меня по голове. – Сколько можно таиться? Я же вижу! Как ты на меня смотришь, как ты меня желаешь. Чего ты боишься? Что не отвечу взаимностью? Так я устала обратное показывать! Как только его не поощряла! Обнимала, целовала, пела ему… Даже разделась перед ним! Нет, он в бочку полез! Я вся истомилась, ожидаючи!

Она прижимается ко мне. Тело ее горячее, оно не согревает, оно обжигает. Ее рубашка ни от чего не защищает, это какая-то паутинка, а не ткань. Под рубашкой у нее ничего нет, я чувствую это каждой клеточкой.

– Милый мой, дорогой, желанный… – она обнимает меня за шею и покрывает лицо поцелуями. – Как я тебя люблю!

Руки у нее теплые, губы – мягкие, а я не железный…

* * *

Солнечный зайчик бьет мне в глаза. Я не в своей постели, солнце не будило меня раньше. Скашиваю взгляд. Ольга спит, свернувшись в клубочек. Ночью мы составили койки. Мне жалко будить Ольгу, но время не ждет. Осторожно глажу ее по плечику.

– Павлик! – бормочет она. – Не надо! Пожалуйста! У меня там все болит!

– Я не за этим…

Она резко поворачивается.

– Надо поставить койку на место.

– Зачем?

– Придут Мария с Нетребкой. Увидят составленные койки и все поймут.

– На дворе двадцатый век, а мы люди цивилизованные…

Отшлепать бы ее! От души! Поздно…

– Цивилизованные люди живут в Петрограде. Они нюхают кокаин и постигают французскую любовь. Я не цивилизованный, я офицер. Офицер не смеет выдавать любовницу за кузину, это низко и постыдно. Сослуживцы устроят ему бойкот и будут правы. Неужели трудно отнести койку на место?

– Нам каждый день ее таскать?

Можно, конечно, и не таскать, можно вернуться к прежним отношениям. Только поздно пить боржоми, если влез в постель кузины. Выход есть.

– Нетребка закончил мебель для Елены Павловны. Тебе, наверное, интересно глянуть?

– Вот еще!