— Слушай очень внимательно, — сказала она. — Я не о себе, её слушай. Мало что в твоей работе приносит так много пользы, как разговоры со словоохотливыми старушками. Ведьмам многое рассказывают. Поэтому слушай, а сама больше помалкивай и думай о том, что тебе говорят и как говорят, и присмотрись к глазам человека, который говорит… Это всё как кусочки мозаики, и только ты можешь сложить их воедино. И тогда ты узнаешь, что люди хотят открыть тебе, а что не хотят, узнаешь даже то, что они скрывают ото всех. За этим мы и ходим по домам. И ты будешь ходить, пока не станешь частью мира этих людей.
— И всё это для того, чтобы получить власть над толпой тупых крестьян?
Тиффани резко развернулась и пнула ножку стула с такой силой, что она переломилась. Аннаграмма торопливо попятилась:
— Почему ты это сделала?
— Ты умная. Догадайся.
— Ой, я забыла… Твой отец — пастух…
— Молодец. Вспомнила-таки. — Тиффани помолчала. Уверенность крепла в ней стараниями Дальнего Умысла. Она вдруг всё поняла про Аннаграмму. — А кто твой отец? — спросила она.
— Что? — Аннаграмма привычно расправила плечи и задрала нос. — О, он землевладелец. У него несколько ферм…
— Врёшь!
— Ну, точнее, он как бы фермер… — промямлила девица уже менее уверенно.
— Врёшь!
Аннаграмма попятилась:
— Да как ты смеешь говорить со мной в таком…
— Как ты смеешь не говорить мне правды!
В повисшей тишине Тиффани слышала всё: треск остывающих поленьев в печи, шорох мышей в подвале, собственное дыхание, оглушительное, как рёв прибоя…
— Он работник на ферме, ясно? — выпалила Аннаграмма и сама опешила от своих слов. — У нас нет земли, даже дом нам не принадлежит. Вот тебе правда. Теперь ты счастлива?
— Нет. Но всё равно спасибо, — сказала Тиффани.
— Ты всем расскажешь, да?
— Нет. Это не имеет значения. Но пойми кое-что. Матушка Ветровоск хочет, чтобы ты не справилась. Против тебя лично она ничего не имеет… точнее, имеет, но не больше, чем против всех остальных, — поправилась Тиффани. — Ей просто нужно, чтобы все увидели: если ведьма будет делать всё так, как учит госпожа Увёртка, ничего хорошего не выйдет. Матушка — она такая. Она ведь тебе слова худого не сказала и позволила получить то, что ты хотела. Это как в сказке. Известно ведь, если в сказке кто-то получает точно то, о чём мечтал, жди беды. Ты хотела дом. И теперь ты опозоришься.
— Мне просто нужен ещё день-другой, чтобы разобраться…
— Зачем? Ты ведьма, у тебя есть дом и удел. Для тебя в этом не должно быть ничего сложного. Зачем было браться, если оно тебе не по силам?
—
— Так ты не поможешь мне? — Аннаграмма сердито уставилась на Тиффани, и вдруг её взгляд смягчился, что было совсем на неё не похоже. — Эй, с тобой всё хорошо?
Тиффани моргнула. Когда твой собственный голос эхом отдаётся у тебя в голове, приятного мало.
— Слушай, у меня и без тебя работы полно, — промямлила она. — Может, другие девочки… тебя выручат?
— Не хочу, чтобы они знали! — Лицо Аннаграммы перекосилось от ужаса.
Колдовать она умеет, подумала Тиффани. Просто в ведьмовском ремесле ничего не смыслит. Она наломает дров. И сломает жизни людей.
Тиффани сдалась.
— Ладно, может, я смогу выкроить немного времени. В Тир-Ньян-Ягг не так уж много работы по дому. И я всё объясню остальным. Они должны знать правду. Возможно, они согласятся помочь. Ты быстро учишься. Наверное, за неделю-другую хотя бы основы осилишь.
Тиффани наблюдала за Аннаграммой. Эта девица ещё и раздумывает, соглашаться ли! Всё равно как если бы она тонула, ей бросили верёвку, а она стала жаловаться, что цвет неподходящий.
— Ну, если они будут только
То, как она умудрялась превратить в своей голове то, что есть, в то, что хочется, вызывало даже некоторое восхищение. Ещё одна сказка, подумала Тиффани. В этом вся Аннаграмма.
— Да, мы будем помогать тебе, — вздохнула Тиффани.
— Может, мы скажем людям, что вы просто учитесь у меня? — с надеждой спросила Аннаграмма.
Говорят, когда чувствуешь, что вот-вот сорвёшься, — досчитай до десяти. Но с Аннаграммой десятью не обойдёшься, тут нужны числа побольше — миллион, например.
— Нет, — сказала Тиффани. — Думаю, такого мы говорить не будем. Это тебе надо многому научиться.
Аннаграмма открыла рот, чтобы возразить, но заметила, какое у Тиффани сделалось лицо, и передумала.
— Э-э, да, — пролепетала она. — Конечно. Э-э… спасибо тебе.
А вот это было неожиданно.
— Наверное, девочки согласятся помочь, — произнесла Тиффани. — Если ты сядешь в лужу, о нас тоже станут думать хуже.
И тут, к своему изумлению, она увидела, что Аннаграмма плачет.
— Просто… просто не очень-то верится, что они мне и правда подруги.
— Не люблю я её, — сказала Петулия, стоя по колено в свиньях. — Она зовёт меня свинской ведьмой.