Госпожа Бовари

Гомэ отрекомендовался; он выразил почтение даме, раскланялся с господином доктором, сказал, что счастлив, если мог оказать им услугу, и сердечным тоном прибавил, что осмелился сам пригласить себя к обеду; к тому же супруги его сегодня нет дома.

Оказавшись в кухне, госпожа Бовари подошла к очагу. Кончиками пальцев она приподняла платье у колен и, подобрав его до щиколоток, протянула к огню, над бараньей вырезкой, жарившейся на вертеле, ножку, обутую в черный ботиночек. Огонь озарял ее всю, пронизывая ярким светом ткань ее платья, ровные поры белой кожи и даже веки прищуренных глаз. Алые зарева скользили по ней, вспыхивая и падая от колыханий ветра, врывавшегося в полуоткрытую дверь.

По другую сторону очага стоял белокурый молодой человек и молча ее разглядывал.

Скучая в Ионвиле на должности младшего помощника в конторе нотариуса Гильомена, Леон Дюпюи (то был он, второй завсегдатай «Золотого Льва») обыкновенно оттягивал час обеда в надежде, что в трактире окажется заезжий гость, с кем можно будет поболтать вечерком. В те дни, когда служебные дела были рано справлены, ему приходилось от нечего делать являться к обеду без опоздания и от супа до сыра довольствоваться компанией господина Бинэ. С радостью принял он поэтому предложение хозяйки пообедать в обществе приезжих, и все перешли в большую залу, где для большей торжественности госпожа Лефрансуа приказала накрыть на четыре прибора.

Гомэ попросил позволения остаться в шапочке, боясь простуды. Потом, обращаясь к соседке, спросил:

— Без сомнения, немного утомились, сударыня? Наша «Ласточка» так безобразно трясет!

— Это правда, — ответила Эмма, — но переезд всегда меня забавляет, я люблю перемену мест.

— Невесело, — вздохнул клерк, — жить прикованным к одному месту!

— Если бы вам приходилось, как мне, — сказал Шарль, — не слезать с лошади….

— Но, — возразил Леон, обращаясь к госпоже Бовари, — на мой взгляд, ничего не может быть приятнее верховой езды. Когда к этому есть возможность, — прибавил он.

— Впрочем, — сказал аптекарь, — медицинская практика не очень тяжела в наших краях, так как состояние дорог позволяет пользоваться кабриолетом, а земледельцы живут в достатке и платят довольно хорошо. В смысле болезней, здесь, помимо обычных случаев воспалений кишечника, бронхитов, страданий печени и так далее, бывают иногда, в пору жатвы, перемежающиеся лихорадки, но в общем мало тяжелых случаев, и нечего отметить специально, если не считать золотушных явлений, зависящих, без сомнения, от печальных гигиенических условий крестьянских жилищ. Ах, вам придется бороться с массой предрассудков, господин Бовари; много закоренелой рутины и упрямства, о которые будут ежедневно разбиваться усилия нашей науки. Здесь до сих пор охотнее прибегают к постам, мощам и священнику, чем к доктору или аптекарю. Климат, однако, по правде сказать, совсем не плох, и мы насчитываем в округе даже несколько девяностолетних стариков. Термометр (я делал наблюдения) спускается зимою до четырех градусов, а летом достигает двадцати пяти и, самое большее, тридцати градусов по Цельсию, что составит максимум двадцать четыре градуса по Реомюру или пятьдесят четыре градуса по Фаренгейту (английское измерение), никак не больше! И в самом деле, мы защищены от северных ветров Аргельским лесом, а от западных — высотами Сен-Жан. Жара — вследствие водяных паров, выделяемых рекой, и благодаря присутствию на лугах в значительном количестве скота, выдыхающего, как вам известно, много аммониака, то есть азота, водорода и кислорода (нет, только азота и водорода!), поглощая при этом испарения почвенного перегноя, смешивая в себе все эти разнообразные выделения, собирая их, так сказать, в один пучок, и соединяясь с разлитым в атмосфере электричеством, когда таковое в ней имеется, — могла бы в конце концов породить, как в тропических странах, нездоровые миазмы; но жара эта, говорю я, умеряется именно с той стороны, откуда она исходит или, скорее, откуда она могла бы исходить, а именно с южной стороны, при посредстве юго-восточных ветров, которые, охлажденные на своем пути Сеной, налетают на нас внезапно, принося такую стужу, словно они дуют из русских степей.

— Есть ли в окрестностях, по крайней мере, места для прогулок? — спросила госпожа Бовари, обращаясь к молодому человеку.

— Очень мало, — ответил тот. — Есть холм, известный под названием «Выгон», у опушки леса. Иногда по воскресеньям я хожу туда — посидеть с книгой, поглядеть на закат.

— Ничего не может быть прекраснее заката, — подхватила она, — и особенно на берегу моря.

— О, я обожаю море, — сказал Леон.

— И не кажется ли вам, — ответила госпожа Бовари, — что наш дух как бы освобождается, носясь над этим безбрежным пространством, созерцание которого возвышает душу и наводит на мысли о бесконечности, об идеале?