Госпожа Бовари

Тетка Лефрансуа несколько секунд смотрела на него и наконец промолвила, улыбаясь:

— Это другое дело! Но что вам до земледелия? Разве вы в нем что-нибудь смыслите?

— Как так? Разумеется, смыслю, раз я аптекарь, а стало быть, и химик! Химия, госпожа Лефрансуа, занимается изучением молекулярного взаимодействия всех тел природы, из чего следует, что и земледелие входит в ее область! В самом деле, состав удобрений, брожение жидкостей, анализ газов и влияние миазмов, — что это, спрашиваю я вас, как не химия?

Трактирщица не отвечала. Гомэ продолжал:

— Неужели вы думаете, что для того, чтобы быть агрономом, нужно непременно самому пахать землю или откармливать птицу? Скорее для этого необходимо знать состав данных веществ, геологические наслоения, атмосферические влияния, свойства земли, минералов, вод, плотность различных тел и их капиллярность! Да и еще многое! И необходимо еще основательно знать законы гигиены, чтобы направлять и подвергать критической оценке сооружение сельскохозяйственных построек, приемы скотоводства, продовольствование сельских рабочих. Надобно знать и ботанику, госпожа Лефрансуа; надобно уметь различать растения, понимаете ли, знать, какие среди них целебные и ядовитые, питательные и непродуктивные и не следует ли искоренять их в одном месте и сеять в другом, распространять одни, истреблять другие, — короче говоря, с помощью брошюр и периодических изданий быть постоянно наготове предложить необходимые улучшения.

Трактирщица не сводила глаз с дверей «Французского кафе», а аптекарь продолжал:

— Дай-то бог, чтобы наши земледельцы были химиками или по крайней мере лучше прислушивались к советам науки! Я, например, недавно написал довольно большое сочинение, записку в семьдесят две страницы, под заглавием «О сидре, его производстве и его действии; с приложением некоторых новых размышлений об этом предмете» и послал свою работу в агрономическое общество в Руане, что доставило мне даже честь быть избранным в члены общества по секции земледелия, класс плодоводства; итак, если бы моя работа была напечатана…

Но тут аптекарь остановился: до такой степени госпожа Лефрансуа казалась чем-то озабоченной.

— Взгляните-ка на них, — сказала она, — уму непостижимо! В этакую харчевню!.. — Пожимая плечами, отчего натягивались петли фуфайки на ее груди, она обеими руками указывала на заведение соперника, откуда в эту минуту доносились песни. — Впрочем, он уж недолго протянет, — прибавила она, — не пройдет недели, как все будет кончено.

Гомэ в изумлении отступил назад. Она сошла вниз с трех ступенек и прошептала ему на ухо:

— Как? Вы не знаете? На него на этой неделе наложат арест. Лере требует продажи. Задушил его векселями.

— Какая ужасающая катастрофа! — воскликнул аптекарь, всегда имевший в запасе соответствующие выражения для всех мыслимых обстоятельств жизни.

Трактирщица принялась рассказывать историю, которую слышала от Теодора, лакея господина Гильомена, и хотя сама ненавидела Теллье, но бранила и Лере. Это хитрый льстец, пресмыкающаяся гадина…

— Ах, взгляните, — сказала она, — вот и он сам на рынке, раскланивается с госпожой Бовари; на ней зеленая шляпа. Она идет под руку с господином Буланже.

— Госпожа Бовари! — сказал Гомэ. — Спешу засвидетельствовать ей мое почтение. Быть может, она желает получить место внутри ограды, на галерее. — И, не слушая тетки Лефрансуа, звавшей его, чтобы докончить свой рассказ, аптекарь удалился быстрым шагом, бодро, с улыбкой на губах, молодцевато прямясь, расточая поклоны направо и налево и заполняя много пространства широкими, развевавшимися на ветру фалдами своего черного фрака.

Родольф, увидев его издали, пошел быстрее, но госпожа Бовари запыхалась; он опять замедлил шаг и сказал ей грубовато, с улыбкой:

— Я хотел улизнуть от этого господина — как его? — от аптекаря.

Она локтем слегка прижала его руку.

«Что это значит?» — подумал он. И, взглянув на нее искоса, продолжал путь.

Ее профиль был так спокоен, что ни о чем нельзя было догадаться. Ярко освещенный, он выделялся на овале ее шляпы-капора с бледными лентами, походившими на листья тростника. Ее глаза, с длинными загнутыми ресницами, смотрели прямо вперед и, хотя были широко раскрыты, казались глубже запавшими от прилива крови, тихо бившейся под ее тонкой кожей. Розовая краска заливала ее ноздри. Она слегка склонила голову к плечу, и сквозь полураскрытые губы белела перламутровая полоска ее зубов.

«Быть может, она насмехается надо мною?» — думал Родольф.

А этот жест Эммы был лишь предупреждением, так как за ними шел Лере и время от времени заговаривал, словно желая вступить в беседу:

— Чудная погода! Сегодня все на улице!.. Ветер с востока.

Но ни госпожа Бовари, ни Родольф не отвечали ему; тем не менее при малейшем их движении он подходил и спрашивал: «Чего изволите?» — поднося руку к шляпе.

Поравнявшись с домом кузнеца, вместо того, чтобы идти по дороге до заставы, Родольф вдруг свернул на тропинку, увлекая с собою госпожу Бовари, и крикнул:

— Всего лучшего, Лере! До приятного свидания!

— Как вы от него отделались! — сказала она, смеясь.