Отсутствие понимания происходящего грозило закоротить его всё ещё нестабильную нервную систему в считанные мгновения, а это чертовски вредно для сердца.
— Не волнуйся, Гхорр, — успокаивающе сказала я. — В зверинце порядок, гратеру поймали и заперли. Пострадал только ты…
К этим словам стоило бы добавить ещё: «Прости меня, самонадеянную идиотку, потому что из-за моей беспечности ты чуть не погиб. Ведь знала же, что общаюсь не с пушистым зайчиком, а с закоренелой асоциальной личностью! А всё туда же… С чего-то решила, что с новыми способностями умнее всех.»
Но вместо этого активировала браслет и принялась раздавать распоряжения по связи:
— Дуно! Забери из лазарета Лау и пристегни его столбу на заднем дворе. За ногу пристегни, просто на всякий случай, мало ли, что ему взбредёт в голову… Лизен! Пусть рабы, которые нуждаются в срочном медосмотре, начнут заходить по одному. Сколько всего самых тяжёлых?
— Семеро, госпожа, — ответил управляющий. — Они прибыли в составе новой партии рабов из резервации уже тогда в плохом состоянии. Раны у них кто-то уже обрабатывал, но заживает всё медленно… я не привлекал их пока ни к каким работам, — добавил он вопросительно-намекающе. — Подумал, пусть лучше отлежатся, восстановятся…
Инициативность управляющего, который уже вполне перестроился под особенности новой госпожи, вызвала у меня улыбку. Рабов из резервации в плохом состоянии я вспомнила. Это те, над которыми вволю поизмывалась прежняя хозяйка, Ядхе Цин. Перед отправкой из резервации в поместье их осматривал штатный медик из комиссии ЗССР и оказал первую помощь. Но для таких истерзанных пациентов требовалось не разовое, а периодическое наблюдение. Жаль, что никто не предупредил меня о том, что для рабов на Тигардене-2 медицинское обслуживание — ни государственное, ни платное, — не предусмотрено.
— Молодец, Лизен! — одобрила я. — Всё верно, пусть восстанавливаются, только не давай залёживаться самым быстровыздоравливающим. Прогулки в саду и лёгкая активность лечат быстрее безделья. Давай их в лазарет, а всех остальных собери на заднем дворе. Пусть меня ждут.
Осмотр упомянутой семёрки недолеченных резервационников я провела быстро. Их былая принадлежность к хозяйке с садистскими наклонностями бросалась в глаза — помимо полузаживших ран от хлыста, порезов и точечных ожогов, на телах были многочисленные застарелые шрамы, а свои глаза эти рабы держали постоянно опущенными. И, в отличие от других рабов поместья, они сильно боялись меня. Всё ещё боялись — карающего непонятно за что удара, неожиданной боли, издевательских распоряжений.
Самого первого из них впустил Дуно и задержался на пороге, размышляя, как бы поаккуратней узнать, не грозит ли его братьям незаслуженное наказание из-за обвинений Лау.
— Говори, Дуно, — облегчила я его моральные терзания.
— Госпожа, насчёт Сола и Бурда… они говорят, что не сталкивали Лау с лестницы. Он сам упал… и я им верю.
Я внимательно посмотрела на начальника своей охраны. Это был самый честный в своих словах и мыслях раб из всех, кого я встречала в поместье. В особенности, что подкупало, честный именно со мной, своей хозяйкой. Всё, что он говорил, было идентично его мыслям фактически на сто процентов. Не каждый на такое способен.
Но для острастки совести я ответила:
— Понимаю. Пригласи сюда своих братьев.
Реакция Сола и Бурда на приглашение оказалась любопытной. В аурах обоих — и худощавого спортсмена Бурда, и крепыша Сола, — светилась решимость достойно принять любой вердикт обожаемой госпожи. Они даже были готовы добровольно признать себя виновными, если на то будет мое желание.
Вот это фанатизм. Направить его на что-то более полезное, что ли?
В воспоминаниях каждого крутилась идентичная картинка с разных ракурсов: вот они ведут Лау вверх по лестнице, крепко держа за руки, затем социопат неожиданно выкручивается и прыгает вниз, вытягивая вперёд руку, чтобы вся сила падения пришлась именно на нее. При этом ногой он цепляет более лёгкого Бурда, и тот падает сверху, усугубляя травму.
— Забудьте о Лау, — махнула я рукой. — Лучше расскажите, почему вы, братья Дуно, отличаетесь от других рабов, которых конфисковали у госпожи Ядхе Цин? Почему, кроме самого Дуно, никто из вас не подвергался физическим наказаниям?
— Так… из-за Тигарденских же Игр, госпожа, — напомнил Бурд. — Все мы, кроме Дуно, были игроками ежегодных Великих Тигарденских Игр от имени Ядхе Цин.
— И хорошими игроками, — подчеркнул Сол. — Мы каждый год ей приносили несколько победных сиреневых бриллиантов. Поэтому госпожа Ядхе берегла нас от своих развлечений даже в те моменты, когда употребляла любимый веселящий напиток шу… и отыгрывалась за это на Дуно.
— Веселящий напиток шу, — повторила я, припоминая статейку с одноименным названием в галанете, которую неоднократно цитировали на каналах шок-контента. — Это случайно не смесь запрещенных земных самогонов, которая приравнивается к высоковредоносным наркотическим веществам?