– Но не все вредят так, что достойны за этот вред смерти.
– Седьмая заповедь: "Не прелюбодействуй".
– Нет, точно мне гореть в аду.
– Ты же не замужем.
– Отец определил мне жениха.
– Жених не муж, ты просто дала ему отставку.
– А Херг?
– Тем более не муж! Можешь считать себя свободной.
– Много мне проку от такой свободы?
– Восьмая заповедь: "Не кради".
– И даже если очень нужно?
– Нельзя присваивать чужое тайно, открыто или обманным путём. Нельзя использовать чужую глупость, незнание, невнимательность. Нельзя заниматься работорговлей. Короче жить надо честно.
– И умереть с голоду?
– Жизнь священна! Спасая жизнь можно и украсть, но в остальных случаях – ни-ни.
– Жестокий у тебя Бог.
– В отличие от других – настоящий!
– Постой, а другие?
– Потом объясню!
– Потом так потом.
– Девятая заповедь: "Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего".
– Я надеюсь, только в суде?
– Нет! Совсем нельзя врать, кроме случаев, когда правда может навредить тебе, твоим близким, стране или просто хорошим людям. Если скажем, бандиты спросили тебя, где отец прячет золото, то врать можно. Есть такое понятие "ложь во спасение", её нужно уметь отличать от просто лжи.
– У меня скоро ум за разум зайдёт. Много заповедей ещё?
– Заповедь десятая и последняя: "Не желай дома ближнего твоего; не желай жены ближнего твоего… ничего, что у ближнего твоего".
– А мужа чужого можно?
– Мужа тоже нельзя!
– Жестокий у тебя Бог, но раз остальные от меня отвернулись, придётся искать благосклонности у него. Что мне следует сделать?
– Крестить тебя пока негде, вода холодная, а совершать таинство в бочке я не хочу, но помолиться ты можешь уже сейчас. Заставив Линну повторить за собой молитву "Отче наш" в вольном переводе на местный язык, Дозабелда открыла свой термос и скормила новой подруге остатки вчерашнего ужина. Интуитивно она была уверена, что путь проповедования новой религии даст ей тот необходимый смысл жизни, которого был начисто лишён промысел, избранный остальными Кузькиными. Но в данный момент её грела одна простая мысль. В этом мире она была теперь не одна, и это маленькое достижение наполняло душу землянки сдержанным оптимизмом.
Глава 3
Чалый так и не вернулся. Аэриос ждал его всю ночь и всё утро, но верный конь, сгинул, и рыцарю пришлось идти до ближайшего трактира пешком. За хозяином постоялого двора числилось много проступков перед властями обоих королевств, и стоило только на них тихонько намекнуть, как тот без лишних вопросов вселил главу тайной стражи в одну из комнат на втором этаже. Наскоро перекусив прямо в номере, Аэриос сразу же завалился спать, повелев разбудить его на восходе солнца. Хозяин, как и обещал, привёл утром из леса гнедую кобылу и притащил тюк с заказанным барахлом.
– Кольчуги не нашлось, ваша милость, и рыцарского шлема тоже, но есть отличный доспех и шлем караванного стражника. Щит тоже имеется, и копьё вот, а меч… Плохой меч, ваша милость! Я лучше дам вам топор из своих запасов. Топор у меня из хорошей стали, не ржавый и без зазубрин.
– Не люблю я топоров, да и есть же у меня эта странная сабля наоборот.
– Сражаться незнакомым оружием слишком рискованно.
– Не на войну еду!
– Разбойников в лесу нынче много.
– Разбойники не бойцы. Принёс деньги?
– Здесь двести монет, как просили. Я беден, и это почти всё, что у меня есть…
– Не бойся, даже если я не вернусь, казначей отдаст тебе сумму, указанную в расписке, по первому требованию. Считай, что ты уже заработал свои сто золотых.
– Да хранят вас боги в пути, ваша милость!
– Пусть боги хранят и тебя.
На первой ночной стоянке Аэриос оказался один, костёр то разгорался, когда в него попадала новая порция хвороста, то затухал, и тогда ещё молодой, но уже много видевший в жизни рыцарь на пару минут пробуждался от тревожного сна. Утром киратец бросил в огонь остатки хвороста, разогрел в небольшом походном котле две пинты крепкого сладкого вина, размочил в нём ячменную лепешку и с аппетитом съел горячую тюрю большой деревянной ложкой. Почувствовав, как по телу разливается приятное тепло, а голова начинает слегка кружиться, Аэриос резво вскочил на коня и отправился в путь. Сперва приходилось ехать медленным шагом, опасаясь, как бы размякшее под воздействием алкоголя тело не подвело, но вскоре встречный ветер в лицо сделал своё дело и протрезвевший путник перевёл кобылу на быструю рысь.