Госпожа камергер

Она еще приедет сюда через несколько лет. И встретится с аббатисой Лолит. Но не для того, чтобы вернуться окончательно в родной дом и принять постриг, а для того, чтобы найти в любимой воспитательнице союзника и друга не только для себя, а для той далекой, холодной страны, которой она совсем не знала, отправляясь в Петербург растерянной, несчастной и испуганной девочкой всего лишь четырнадцати годов от роду.

* * *

В подмосковном имении Кузьминки, что прикорнуло средь пологих холмов и березовых рощ на живописном берегу Москвы-реки, молодой князь Александр Потемкин проснулся в своем кабинете с тяжелой головой и с ощущением виновности во вчерашней неприятной истории. Накануне ему пришлось выслушать немало упреков от матушки да еще в присутствии прислуги. Впрочем, на матушку Александр зря не пенял – знал, что заслужил разнос.

Елизавета Григорьевна Потемкина, в замужестве графиня Анненкова, на выходки единственного сына смотрела сквозь пальцы, требуя лишь соблюдения светских приличий, но вчера не выдержала. В кои веки раз попросила Сашу не опаздывать и приехать к ней из Петербурга в срок, но где там! Отрапортовавшись государю, молодой князь из Петербурга все же выехал, хотя Елизавета Григорьевна полагала, что он и там вполне может задержаться надолго: либо попадется кто-то из бесчисленных его гвардейских дружков, либо княжна Лейла Урусова дуться прекратит и воспылает к полковнику прежней страстью – тогда и вовсе Сашеньку не дождешься.

Однако Бог миловал. Гвардейские дружки поиздержались на картах да на дуэлях поранились, а княжна Лейла повсюду выказывала свою новую благосклонность – к уланскому ротмистру князю Голицыну. Как выходило, чтобы князя Потемкина в ревность ввести. Но Александр в ревность входить не стал – все же поехал к матушке. Но по дороге он таки не утерпел, завернул в Москву, и тут в Английском клубе встретил молодой князь давних своих приятелей, Давыдова и Пушкина, – вот и началось!

А собственно, все началось с того, что генерал-лейтенант Денис Давыдов, уж не с седым локоном в шевелюре, как бывало в двенадцатом году, а почти весь седой, по старой еще гусарской привычке рассказал анекдот, и не просто о чем-то, а про холеру. Холера в то время бушевала в центральных губерниях России. Дороги в ту сторону перегораживали карантины. Кое-где в поволжских селениях и городах поднялись народные мятежи. Побаивались холеры и в Москве. В страхе рассказывали друг дружке, шепотком, что, мол, бывали уже случаи. Как бы то ни было, а близость эпидемии ощущалась: шумные улицы обезлюдели, в присутственных местах и заведениях пахло сладковатым дымком старинных лечебных трав.

Вот в такой невеселой обстановке Денис Давыдов, направляясь с Сашей в Английский клуб, шутил тоже мрачно:

– Вообрази себе, друг мой Александр Александрович, встречаются два приятеля, вроде нас с тобой, и один из них говорит другому: «Скверная, брат, штука, эта холера! Вот мы сегодня с тобой мило беседуем, смеемся, а завтра заходишь ты ко мне… – Тут господин этот запинается и поправляется сразу: – Нет, я к тебе захожу. А ты уже того… готов то есть! А, Саша? – Давыдов подтолкнул Потемкина в бок. – Запиночка-то какова? Чуешь? Без слов человека рисует.

– Чуять чую, – откликнулся лукаво Саша, пыхнув трубкой, – только в нашем с тобой случае, Денис Васильевич, кто же все-таки к кому заходит первым? – И оба засмеялись.

– Где вы пропадаете? – В Английском клубе их уже дожидался Пушкин. За столом разговор с холеры немедленно переключился на недавнее сватовство Александра Сергеевича, и тоже получился нерадостным. Сватался Пушкин к московской красавице Наталии Николаевне Гончаровой.

– Ну а матушка у нее, я вам доложу, господа, – жаловался Пушкин, – ханжа сварливая. Всю обо мне подноготную собрала, да и вывод сделала для себя, что жених, мол, Наталии не выгодный вышел. Состояния не имеет, да еще стишки пописывает – несерьезно вовсе. Более того, разволновалась она, будто на дурном счету нахожусь я у государя…

– А кто ж у него на хорошем-то? – усмехнулся Давыдов.

– Я к Бекендорфу обратился, – горячился Пушкин, – дабы разъяснить ложное и сомнительное положение свое. Так ответ поступил, что к предстоящей женитьбе моей государь относится благосклонно, и не под гневом у него нахожусь я, но под отеческим попечением Его Величества…

– Сочувствую вам, Пушкин, – откликнулся князь Потемкин, – уж я-то знаю, какое это скучнейшее занятие, во всем озираться на царственных особ. Мне вот государыни-бабушки вполне достаточно. Я еще сам не успею узнать, как зазнобу мою по имени кличут, а Марии Федоровне уже про то известно. Так скажи хотя бы, теща-то будущая довольна осталась?

– Довольна, – вздохнул Пушкин, – но то еще не все. Я своему батюшке в ноги кинулся, чтоб наследством не обделил. Отец вывернулся, отделил нам деревеньку Кистеневку близ села Болдино Нижегородской губернии. Государь позволил даже «Бориса Годунова» моего напечатать…

– О! – не утерпел Давыдов, прихлебнув шампанское. – Каково!