– Я могу узнать, кто ты и чего хочешь, – нарушил молчание египтянин, – потому что я, хер-хеб – Великий Маг города Мемфиса. Но мне это не нужно а, главное, неинтересно. Я привык общаться с богами, а ты, наверное, чья-то душа – чье-то Ка и твое сердце еще не взвесили, чтоб определить, соответствует ли его легкость перу птицы Маатили оно отягчено проступками, которые приводят в пасть трехликого чудовища Аммита. Если случится последнее, ты никогда не вступишь в Камышовые Поля Осириса и не получишь титул маа херу, что означает «равный богам». Ты боишься именно этого и хочешь, чтоб я вернул тебе прошлую жизнь, а ты прожил бы ее, не совершая прежних проступков? Нет, я не буду этого делать, и потому не желаю услышать твой голос. Ступай, неизвестное мне Ка! Тебе приказывает Великий Маг Мемфиса – могущественней него нет в землях Нижнего Египта.
– Знаешь, Ка, хотя ты и проявляешь определенные признаки былого могущества – может быть, ты даже занимался магией, но я все равно не буду с тобой разговаривать. Вот, подумай, зачем мне это? Мое предназначение в том, чтоб общаться с богами, вкладывая часть их силы в амулеты. И я достиг вершины!.. Я сочинил много хеку, и теперь боги подчиняются мне; мои амулеты дают власть в мире, где смешные двуногие существа еще не разделились на восемь великих составляющих, как случится, когда они предстанут перед судом богов. Это глупейший из миров, где тело, его двойник – Ка, душа, сердце, дух, сила, тень и имя существуют вместе, и потому способны творить любые сумасбродства. Мне этот мир неинтересен, так почему я должен разговаривать с тобой и выслушивать твои пустые просьбы? Уйди! – маг опустил голову и забормотал какие-то слова, непонятные Виталию. Наверное, они и являлись хеку, то есть не имели отношения к человеческому языку, который он каким-то образом научился понимать.
Виталий почувствовал, как воздух приобретает упругость, выбрасывая его из пещеры. Он закружился огненным шаром, набирая скорость – следы, оставленные инструментами землекопов, смазались, делая стены ровными и гладкими, а еще через минуту он, будто пробка из бутылки с шампанским, вылетел наружу. Внешнее воздействие тут же прекратилось, и он бессильно повис над обломками плит и камней, маскировавших злополучный пролом; перевел дыхание. Теперь, когда все закончилось, в нем пробудилась «спортивная» злость.
Постепенно мысли становились все более конструктивными, но вместе с тем вновь возник зловещий призрак писателя Брэдбери.