Эти два года я жила в настоящем кошмаре и выхода из создавшегося положения не видела. Я никак не могла успокоиться после того, что случилось. Казалось бы, ну что такого особенного в том, что Яков уехал. Многие мужчины бросают своих возлюбленных, да что там возлюбленных – жен! А Вероника никогда не была ему женой, хотя страстно об этом мечтала. Я отговаривала ее от связи с ним, говорила, что между ними огромная разница в возрасте – двадцать лет, и что никакие деньги не помогут ему стать моложе и увидеть ее в другом свете, как равную. Для него она всегда была и будет просто красивой покорной девочкой, которой можно морочить голову пустыми обещаниями и клятвами. Конечно, я встречалась с ним, приезжала в Пристанное, чтобы поговорить, объяснить, что нельзя так поступать с невинным созданием, к тому же имеющим на руках новорожденную дочь. Но Яков только отшучивался, называл меня старой, с упадническими настроениями тещей, смеялся от души над моими страхами и уверял, что все будет хорошо, что он непременно, причем в самое ближайшее время, разведется со своей женой и женится на Веронике. Я понимала и его. Конечно, он был еще относительно молод, и впереди у него была еще целая жизнь с хорошей перспективой в другой стране, где его ожидала карьера и поддержка очень богатого брата. И таких, как моя дочь, у него могло быть еще десятки. К тому же он и тогда, еще находясь здесь, был богат и с помощью денег решал все свои проблемы. Он веселый, жизнерадостный, вносил в жизнь моей дочери праздник, и это я тоже не могла не понимать. И моя дурочка влюбилась в него не на шутку. Узнав о его предстоящем отъезде, она заранее начала паниковать, нервничать, постоянно задавала вопросы, не доверяла, отчаивалась. Даже развод Якова с женой Ириной, о котором Вероника так мечтала, не принес ей радости. Она беспрестанно задавала ему один и тот же вопрос: ты вернешься, когда? Яков отвечал ей, что как только он освоится и закрепится на новом месте и купит дом, так сразу же вернется в Россию, где они оформят брак, и он сразу же заберет ее с детьми. Мол, это решено, иначе и быть не может! Если бы я не знала Якова, то не стала бы успокаивать дочь, не стала бы уверять ее в том, что он говорит правду. Тем более что до того времени все, что он ей обещал, выполнялось. В точности и в срок. Несмотря на тяжелый развод, доставшийся ему, можно сказать, с кровью и большими материальными потерями, он все же успел до своего отъезда купить Веронике квартиру, обставить ее, обеспечить Веронику с детьми всем необходимым, а уже перед самым отъездом, когда она и вовсе места себе не находила в предчувствии страшной тоски, он отвез ее на море, одну, без детей, где они провели целую неделю вдвоем. Потом Вероника скажет, что так он прощался с ней.
После его отъезда на нее было больно смотреть. Она занималась детьми, но старалась не выходить из дома – все ждала телефонного звонка. Мне пришлось даже сказать всем ее знакомым и родственникам, чтобы они лишний раз ей не звонили, чтобы звонили мне, а я передам все, что нужно. Чтобы ее лишний раз не травмировать звучанием телефонного звонка.
Яков звонил, рассказывал ей о том, как ему тяжело приходится на новом месте, какой сложный характер у его брата и как нелегко заниматься бизнесом, когда не знаешь языка. Вероника мне все пересказывала и иногда даже выглядела вполне счастливой, пребывающей в каком-то трепетном ожидании.
Однажды вечером она сказала мне со слезами на глазах, когда мы с ней прогуливались по парку с колясками, что дом в Пристанном после развода стал собственностью И. и что это – несправедливо, ведь у И. уже есть дом на Волге, неподалеку от Курдюма. Что, скорее всего, И. продаст этот дом, и душа в нем, в доме то есть, умрет. Я объяснила ей, что И. в данной ситуации можно только посочувствовать. Абстрагироваться и посочувствовать. Ведь с Яковом у нее не было детей, он ее бросил, она осталась одна. А дом – бог с ним, с домом. Вот приедет Яков, говорю я ей, вы поженитесь и переедете в Хайфу. В сущности, все к тому шло.
Через два дня я проснулась и поняла, что что-то произошло. Тревога. Я ее почувствовала, мне стало нехорошо, до тошноты, до головокружения. Я позвонила Веронике, но она мне не ответила. Тогда я взяла такси и поехала к ней. Квартиру никто не открывал. У меня были ключи, я еще в подъезде слышала детские крики. Я ворвалась в квартиру, дети, мокрые, голодные, кричали так, что у меня волосы на голове зашевелились от ужаса. Вероники дома не было. Мне с трудом удалось успокоить детей, переодеть, накормить и уложить спать. Вернее, я легла с ними, прижала их к себе, маленькую Танюшку и грудного Мишеньку, согрела их теплом своего тела и своих слез. Когда они уснули, я даже не посмела пошевелиться, хотя у меня чуть не лопнул мочевой пузырь.
Вероника вернулась поздно вечером. Она была никакая. Сказала, вытаскивая с меланхолическим видом из волос веточки, что была в Пристанном – ездила посмотреть на дом. И ей показалось, что она видела Якова.