Вчера вечером, оставив торжествующего кавалера позади, я поднималась к себе, а в голове царил полный хаос. Что теперь с этим делать?! Ведь только разобралась, не нужны мне никакие "affaires d'amour" в ближайшей перспективе. Но нет, пожалуйста! Стоило расклеиться из-за худых подметок, как позабыла ты, госпожа Марика, заветы 'благородного воспитания'. Ох, позабыла, да так, что голова до сих пор кружится от жарких и требовательных поцелуев господина Вианкура... или мы теперь по имени и на ты? До сих пор подгибаются колени, как вспомню его руки на талии, взгляд с поволокой и шепот в ушко. Интересно, он в курсе ошеломляющего эффекта собственной внешности? Ведь в прямом смысле на ногах еле стояла, будто опьянела, аж всю потряхивало. Хотя, может, то от большого испуга было: перетрусила я знатно, до икоты, когда в толпе на людном перекрестке снова мелькнула серая сутана. Да, это город, и народу тут, что тараканов на кухне постоялого двора, возможно, то и вовсе была не ряса айна, а рабочая тужурка какого-нибудь мастерового, но все эти умные мысли приходят после. Запаниковала, заметалась.
Маг решил, наверное, что истерика и паранойя - имя мое. Но теперь это его проблемы. Вообще, надо бы вспомнить, как играют в 'горячо-холодно', оно же - принцип работы динамо-машины. Друг сердечный Ранье, как мне показалось, был решительно настроен на продолжение банкета, а потому удивлен и раздосадован финалом свидания. Целуя ручку, многозначительно выгибал бровь и сверкал глазами на прощанье: 'Не будешь ли, милая, сожалеть?'
Я прижала прохладные ладони к горящим щекам. Угомонись, грешница. Вперед, к честному труду!
Даже простая еженедельная стирка - утомительный процесс. Бесконечное таскание дров и воды, работа вальком до полного остервенения, полоскание, отжим... А потом подсинить, накрахмалить и снова отжим. Будем честны, рубашки господина Бошана ненавидели меня, а я их. После нескольких историй с оторванными рукавами мы с хозяином договорились на приходящую прачку. Но тут, в современном цивилизованном городе, где если не каждая квартира, то каждый дом подключен к канализации, а часто и водопроводу, где любая домохозяйка может купить в лавке стиральный порошок и набор миленьких маленьких бутылочек со всяческими пятновыводителями, - тут и нерадивая служанка вроде меня возомнит о себе бог знает что.
Стирать договорилась на чердаке, куда, конечно, надо принести воды, но были установлены слив, чаны для кипячения и развешаны веревки. А еще стояла абсолютно волшебная машинка с двумя свинцовыми цилиндрами для отжима, вызывающая лишь мои восторженные писки. Жительницы дома из тех, что не прибегали к услугам прачечных, раз в месяц могли абсолютно бесплатно воспользоваться этой комнатой. Кому надо чаще - платили. Но и первых оказалось не много, потому что всякая хозяйка, прежде чем шагнуть на первую ступень среднего класса и завести себе горничную, сперва изыскивала пару медных грошиков на прачечную.
Хлипкая фанерная дверь под крышей запиралась на амбарный замок с две моих ладони. Хорошо тут стерегут пеленки. Поклонившись низкому проему, я ступила на дощатый пол чердака. Ближайшие два дня это царства пара мое.
И понеслась. Скоблила ногтем и нежно терла мягкой 'губкой', то есть набитым ветошью носовым платком, наматывала на бакулочку и вываривала с мыльной стружкой, приметывала на тряпицу и растягивала на доске, вымывала и выполаскивала... Растягивать 'удовольствие' не хотелось, а потому забыв об усталости взбивала, месила белую пену.
Юбка и блузка вымокли до последней нитки, волосы липли к распаренному лицу, поясница ныла, как портовым грузчикам и не снилось, о руках было страшно подумать. Боже, ведь еще три квартиры мести-скрести... На самом деле эта часть работы была наименее трудоемкой, а со шваброй, сколоченной из черенка от лопаты и старой щетки, теперь вообще песня! В минусы можно было записать тяжелые ведра, беготню вверх-вниз по ступенькам и необходимость ждать, когда квартиранты изволят отлучиться. Даже в доме неудачливого торговца и спившегося антрепренера прислугу должно быть не видно и не слышно. Из-за этих глупых правил уборка частенько растягивалась на целый день, и порой мне казалось, что тружусь я на полную ставку.
Уже в полной темноте, когда с бульвара неслась веселая музыка, не чуя ног, поплелась в соседний дом, домывать полы в комнате учителя музыки, пока тот столовался. Если это можно так назвать, в одиннадцатом часу ночи. Ну, пусть 'питается', не мое дело.