Госпожа Марика в бегах

— Помогли, конечно! Но сейчас это даже на руку, есть время собрать материал на высшее звено. У нас на все про все два дня.

— В таком случае, господин Клебер сильно рискует. Он может и не дожить до приезда главы департамента.

— Благодаря вашим талантам мы предупреждены, — айн склонил голову, выражая признательность.

— А каков ваш план относительно госпожи Молинари? — осторожно спросил Ранье, переводя разговор на волнующую тему. — Действительно хотите довести дело до храмового суда? Там вы не сможете ее защищать. И там…

— Сразу станет ясно, кто она такая.

Айн замолчал и опустил глаза.

«Слушаешь меня? Проверяешь? Ты что-то знаешь, храмовник. Ты в курсе и молчишь», — Ранье душило желание схватить Бошана за грудки и вытрясти из него все секреты, которыми он так любил многозначительно посверкать. Подавив это недопустимый для шевалье порыв, он срывающимся голосом спросил:

— А вы знаете?

Его обычно всезнающее преподобие впервые выглядел неуверенным в собственных словах.

— У меня есть подозрение… настолько фантастическое, как если бы в основе сказок о драконах и зеленых человечках лежали реальные события.

— У меня тоже имеется несколько теорий, — осторожно добавил маг. — Но как их проверить… Не уверен, понимает ли она сама свою суть.

Господин Бошан покачал головой и отвернулся к девушке — укрыть шерстяным одеялом. Помолчав, он все же продолжил.

— Думаю, понимает. Я идеалист и надеюсь, что в один прекрасный день она нам об этом расскажет.

— Только не забывайте, что до этого солнечного дня ей, как и Клеберу, нужно дожить. Что же вы решили с судом?

— Господин Вианкур, — айн посмотрел на него как на дурачка. — Вы же сами нам с капитаном расписывали: барышня не маг, источником не обладает. Как она может быть ведьмой?

— Ну, мало ли какая сложная многоходовая схема у вас в голове вертится. Вы же никогда не выкладываете все карты на стол, — недовольно поджал губы маг, и, спохватившись, возмущенно добавил. — Вы хотите, чтоб я официально признался в подлоге?

— А вы все еще рассчитываете на стремительный карьерный взлет мага в ратуше? Или вас привлекает государственная служба? Знаете, что я вам скажу. Господин Д'Апре к вам еще обратится. Он попросит вас выполнить какое-нибудь сомнительное, а то и откровенно дурно пахнущее дельце, а потом… два варианта. Либо сольет, либо повысит. Но вероятнее всего… сами понимаете.

— Полагаете, я жду заманчивого предложения от Д'Апре, чтобы сравнить с вашим?!

— Не кипятитесь. Вы своими глазами видели методы этих, с позволения сказать, людей. Я верю в искренность вашего негодования и в то, что иметь дел с неуважаемым Д'Апре вы не собираетесь. Но что же вас останавливает помочь мне? Вы и правда так держитесь за свое место? Оно приносит хороший доход? Способствует самореализации? Личностному росту? У меня есть теория: если человек на своем месте, то все у него будет получаться. Не само, конечно, но будет. И мне кажется, вы не там прикладываете усилия.

* * *

Когда карета подкатила к чугунным воротам, меня разбудили. Да, передышка была короткой…

За время короткого своего знакомства с Демеем я сознательно избегала этой части города, и теперь силилась разглядеть в темноте упущенное — знаменитую панораму Сорена, бесконечной серебряной лентой вьющегося вдалеке и ускользающего за горизонт.

«Я жива! Я дышу этим воздухом! Я вижу Сорен!» — пело сердце.

Святую Обитель, расположенную на вершине Холма Мучеников, было видно с каждого перекрестка — так уж заведено было в Анселете, на пупе ставили Храм, а на противоположном берегу Ратушу, разделяя власть церковную и власть светскую. Но если в захудалом Чимене левый берег всегда кланялся правому, то в Демее в час звона соборных колоколов клерки спешили на обед, а не к обедне.

За легкой кованой оградой угадывались очертания города. На крутых склонах святого холма раскинулся храмовый район, спускающийся к самой реке сотнями ступеней и гирляндами фонарей вдоль улицы Шествий. Под высоким коньком крыши всякого дома едва заметно мерцали огоньки лампадок, светлячки, охранявшие сон и покой своих благочестивых хозяев.

Иллюминация другого, мирского берега состояла из ровных рядов газовых фонарей по бульварам и широким проспектам, да натыканных где попало (а точнее где квартал скинулся) отдельных светильников. Но среди привычных городских огней попадались и примечательные. Яркий луч света, точно прожектор, рассекал чернеющее небо — это шпиль департамента полиции, рядом мигающий глаз телеграфной станции, а вон и пожарная колокольня над торговой площадью обозначила себя маячком, а там прямая дорога к тракту…

Признайся честно, Марика, изыскиваешь пути отступления? Да.

Озноб, пробиравший до костей, вытянул меня из глубокого сна, но окончательно разбудило собственное имя, прозвучавшее в разговоре. Затаив дыхание, я слушала мужские голоса… Резкий, взволнованный, совсем не похожий на тот бархатный воркующий и кружащий голову голос Ранье. И тихий, напряженный голос Бошана.