Госпожа поневоле или раб на халяву

— Вставай, тварь, пора заняться твоим воспитанием! — еще один пинок, в бедро. — Выпрямись, раб! — и шею обхватывает такой привычный и такой ненавистный ошейник. — Ну вот, теперь ты одет прилично, как и положено каждому Темному! — этот голос, разве можно так ненавидеть даже голос? Можно!

На этот раз его проволокли вверх по знакомой лестнице и пинком забросили в большое, хорошо освещенное помещение.

— Оглядись, раб, я специально для тебя постарался, — Светлый, довольно улыбаясь, обвел рукой хорошо оборудованную пыточную. Новую, хаискорт!

— Налюбовался? — удовлетворенное ехидство победителя в голосе. Так бы и придушил голыми руками! Но магия же… Кругом магия, скручивающая крепче любых веревок. — Тогда пшел, скотина, на своего любимого козлика, обними его покрепче! Твоя задница скучала по мне, я знаю!

Сопротивляться приказам невозможно, когда они подкреплены магией. Да и бесполезно. Потрескавшуюся старую кожу на козлах для порки заменили новой, она неприятно холодит. Жадные руки бесцеремонно липнут к телу, щупают, сминают, царапают до крови. Когтистые пальцы втискиваются между ягодиц.

— Соскучился, мой темненький? — в ненавистном голосе липкое вожделение, от которого хочется вывернуть все содержимое желудка прямо на пол. — Раздвинь ножки. Раздвинь ноги, тварь!

Удар. Когти вспарывают нежную кожу на внутренней поверхности бедра, и по ноге течет теплая кровь. Растянутые колени жестко фиксируются ремнями.

— Непослушных рабов наказывают, ты уже забыл, чертееенок?! — голос издевательски тянет ставшее привычным прозвище, коверкая и извращая его до неузнаваемости. — Я напомню!

Свист кнута и резкая, обжигающая боль. Боль. БОЛЬ!!! Это… не Аленка… с ее палочкой…

Прокушенные губы кривит горькая усмешка. Этот целится по яйцам нарочно.

Светлый не спешит. Любуется, как извивается распятое тело, ждет, прежде чем ударить снова. Ну? Хаискорт, бей уже, сука, наслаждайся!

И он бьет. Раз за разом, чередуя цели, так, что скоро на теле не остается, кажется, ни клочка нетронутой кожи. А потом порка вдруг… заканчивается. Странно. Значит придумал что-то новое? Или опять выжидает, когда Владис расслабится? И тогда Светлый снова ударит, в самый неожиданный момент.

Но, вместо удара и злорадного смеха, раздается грохот. Словно кто-то могучим пинком выносит запертую дверь. С одного раза, потому что теперь слышен треск и звук падения. Похоже, дверь действительно вынесли…

Глава 16

Владис:

— Ты! Ты что-о-а-А-А-А-К-Х-Р-Р-Х… — фраза звучала так, словно Светлого двинули в челюсть, а потом слегка придушили. Грохот. Нет! Марбхфхаискорт! ГРОХОТ!!!

Я чувствую прохладные пальцы на щеке. Но сил нет даже повернуть голову. Меня снимают с козел и тут же заворачивают с головой в какую-то шелковистую, мягкую ткань, не обращая внимания на потеки крови. И куда-то несут, взяв на руки, как ребенка. Куда?

— Ты не смеешь, — злобное, перхающее шипение недодушенного Светлого несется нам вслед. — Он мой! Он сбежал от хозяйки, а значит…

— Предъяви договор владения, светлячок. У тебя его нет? Тогда заткнись, — этот новый голос, спокойный, глубокий, с мягкими обертонами, мужской. Незнакомый, но… — Скажи спасибо, что я не люблю пачкаться. Еще раз попадешься мне — пришибу.

— Тебе это так с рук не сойдет!!! — Светлый кричит, но его голос срывается и переходит на противное повизгивание. — Мало тебя наказали в прошлый раз, когда ты отказался помогать нам, ловить темных тварей?! Паладин, не выполнивший приказ! Все знают, что бывает с такими! Ты лишен звания паладина и сил, ты никто! Я…

— Попробуй, — голос моего спасителя все так же спокоен. — На тебя моих сил хватит, мразенок. Повторять не буду. Еще раз сунешься к нему, — меня мягко качнуло, — оторву вообще все, а не только голову. Я Изгнанник. Мне можно. Второй раз не изгонят.

Светлый что-то еще визжал нам вслед, но его уже не слушали. Даже сквозь ткань я чувствовал стремительную плавность, с которой перемещался неизвестный. Потом меня очень осторожно положили на что-то мягкое.

— Ничего, малыш, потерпи. Все кончилось. Все кончилось… — ткань соскальзывает с лица, но взгляд четко все равно не сфокусировать. Не разглядеть ничего, только силуэт. Какие странные доспехи… и глаза. Где я видел эти серые глаза?

* * *

Алена:

Я очень плохо помню, как это было. Вообще плохо помню этот день. Хотя нет. Только половину дня.

Еще на выставке мне внезапно стало дурно. Не физически, а… знаете, накатывает приступ паники вроде бы на пустом месте, и ты мечешься, пытаясь понять, это тебя физиологией по башке приложило (бывает, сердце дает такие вот панические атаки, когда его довели до ручки), или действительно что-то случилось.

Сердцу было выдано лекарство, но это не помогло. Не в силах больше ждать, я оставила свой стенд на девчонок-соседок и сломя голову кинулась домой. Хотя что я собиралась искать дома, непонятно, потому что телефон не отвечал. Ни домашний, ни самая простенькая маленькая "Нокия", выданная Владису…