Госпожа попаданка (СИ)

Смутные подозрения мелькнули в голове Лены, но времени на раздумья не оставалось — все больше крылатых тварей выныривало из дождя и града. Вместе со стригами и вихревыми бесами высовывались одутловатые лица с остекленевшими глазами и вывалившимися языками, белые тела, порубленные оружием, раздавленные камнями, истерзанные клыками и когтями диких зверей. Тощие, мертвенно-бледные руки тянулись к перепуганным караванщикам, скрюченные пальцы с острыми когтями, норовили вцепиться в тела людей и лошадей, растерзать их, стащить с тропы в пропасть. Лена, выхватив кнут, наотмашь хлестнула по завывающей своре — и жуткие твари испуганно отшатнулись. Рядом сверкнул меч Кэт — пока она сдерживалась, чтобы не принять кошачий облик, отбиваясь сталью, а не клыками и когтями. Остальные люди, увидев, что нечисти дают отпор, также взялись за оружие — даже лошади, зубами и копытами отгоняли хищную стаю. Но тут над головами послышалось громкое шипение — и трехглавый змей, дыша ветром и градом, обрушился на караван. Прибодрившаяся нечисть также кинулась в атаку — и даже змеиный кнут уже не мог остановить ее. Еще несколько людей и лошадей с воплями свалились вниз, разрываемые на лету острыми зубами и когтями. Одного из караванщиков змеиные пасти сожрали вместе с лошадью. Но остальные уже заводили в пещеру лошадей и забегали сами. Лена хлестнула кнутом по сунувшейся за ними змеиной морде и трехглавое чудовище, обиженно зашипев, отпрянуло. Одновременно попаданка, выхватив из сапога костяной нож, воткнула его в слишком наглого мертвяка, тут же осевшего грудой разложившейся плоти. Остальные твари шарахнулись назад, и Лена, воспользовавшись секундной передышкой, провела кнутовищем черту перед входом в пешеру, произнося слова, которым научила ее Кайра. Снаружи бушевали ветер и дождь, бесновались жуткие отродья, но даже трехглавый змей, злобно шипя и хлопая крыльями, не осмелился сунуться внутрь.

Убедившись, что заклятие образует надежную преграду, Лена, наконец, смогла оглядеться. Они находились в обширной пещере, — столь большой, что в ней поместились не только люди, но и животные со всей поклажей. Несколько охранников, присев на полу, щелкали огнивом, пытаясь разжечь костер из обрывков ткани и найденного в пещере сора. Михач же, вместе с несколькими помощниками, подсчитывал ущерб, причитая и ругаясь над каждой разбитой бутылкой. Впрочем, большая часть товара сохранилась, так что он все еще мог рассчитывать на барыши — если выберется живым. Что, разумеется, оставалось пока под вопросом.

— Хватит ныть, — наконец прервала жалобы Лена, — радуйся, что живой.

Взяв с воза пузатую бутылку, она сковырнула сургучную пробку и, сделав большой глоток, протянула бутылку Кэт, тут же оказавшуюся рядом. Михач угрюмо посмотрел на нахальных девок, но, понятное дело, возражать не стал.

— Пока живой, — пробурчал он, — а вот как дальше будет — кто знает. Скоро ночь.

— Ты же говорил, что ночью эта тварь уберется, — Лена махнула головой в сторону выхода, у которого, все еще завывал ветер и лил дождь. Временами оттуда высовывалась чья-то оскаленная морда, но, уткнувшись в незримую преграду, исчезала.

— Уберется, — проворчал купец, — но может явиться, кто и похуже.

— Кто, например? — вмешалась в разговор Кэт.

Михач снисходительно усмехнулся.

— Первый раз в Кардопских горах? Баларкани, они ведь разные бывают. Те, что с одной головой просто летают и жрут, всех кто попадется. Погодой не управляют, свиты нет — даже одинокий воин может отбиться. С тремя головами, вроде этого, уже похуже, сильный маг нужен, чтобы их отвадить. Но и от них можно избавиться — они ведь сами по себе летают, без всадников.

— А что, бывают и вссадники? — поинтересовалась Лена.

— Бывают, — мрачно кивнул Михач, — у трехголовых редко, зато у шестиглавых почти всегда на спине колдун-ветренник. Такой змей слеп, как крот, но колдун его направляет, а уж бурю может поднять такую, что эта, по сравнению с ней, так, ветерок. И свита у него куда больше и твари страшнее. Змей о двенадцати головах еще хуже — его может оседлать не колдун, а только морой или кто похуже. Иной мертвый князь, кого живая родня в склепе не удержала, такого змея седлает и потом целые села, а то и города кровавой данью облагает. Кто с ним встретится, в его свите и окажется, в вечном рабстве.

— Весело тут у вас, — хмыкнула Лена, еще раз покосившись в сторону входа, — тот, что двенадцатью головами — это самый страшный? Или есть кто похуже?

— Бывает баларкань о тринадцати головах, — пояснил купец, — ее еще Шархалой кличут, это самка. Но она одна такая и седлает ее сам архонт Лерайе, когда во главе мертвых всадников является в мир людей. Происходит это дважды в год — на День мертвых и в Ночь Костров. Ему-то нет дела до простых караванщиков — если Лерайе разгневается, так своими стрелами может на всю Дракию, на все княжества мор напустить.