— Вроде как! — передразнил ее Коваленко. — Ты меньше умничай, тем более, когда ума нет. Лягвин — бандит, каких мало, а ты его спрашиваешь про такие вещи!
— Да хватит вам панику наводить, Степан Романович, — поморщилась девушка, — сейчас не девяностые, чтобы за каждый вопрос журналистов убивали.
— Ты что, еще от города не отвыкла? — язвительно спросил редактор, — давай уже, возвращайся в родную гавань. Тут девяностые никуда и не уходили. Убивать нас он может и не будет, но сделать так, чтобы газету прикрыли, ему как два пальца. И куда прикажешь старику податься? Ты молодая, красивая, себя найдешь еще, а я…
— Ну не ставьте тогда, раз такое дело, — сказала Лена, — вычеркните из материала.
— Поздно, — усмехнулся Роман Степанович, — на сайте уже висит твой вопрос и его ответ. Все равно уже его слышали, все кому можно и нельзя, не пропадать же добру.
— Спасибо, Роман Степанович, — произнесла повеселевшая девушка, — не бойтесь, все будет нормально. Можно я домой пойду? Рабочий день через полчаса закончится.
— Иди, — хмыкнул редактор, — смотри только пятницу не сильно отмечай.
— Хорошо, — ответила Лена, но, убирая в сумку айфон, не смогла удержаться от гримасы — кто бы говорил.
Небось, сам уже с ответсеком и бухгалтером поляну в редакции накрывает. Собственно, к настоящему времени вся оппозиционность Коваленко сводилась как раз к пьяным воспоминаниям чуть ли не перестроечных времен, когда он начинал в этой же газете молодым энергичным журналистом. И если раньше Коваленко был столь отчаянным диссидентом, как уверял на редакционных застольях, сейчас в нем скандальный журналист боролся с трусоватым завхозом. С одной стороны Роман Коваленко не хотел неприятностей, с другой, чтобы держать газету на плаву, нужно было оправдывать ее оппозиционное амплуа, привлекающее всякого рода обиженных властью, готовых платить за то, чтобы их обиды были со всей красочностью расписаны на газетных полосах.
Впрочем, сейчас Лене не хотелось думать о работе. Идти домой — тоже, хотя иных вариантов как-то не просматривалось. Лена неторопливо шла по главной улице города — здесь, возле площади, районный центр выглядел вполне цивильно, сияя огнями баров, двух ночных клубов и одного супермаркета. Девушка миновала стайку оживленно галдящей молодежи, — несколько парней отпустили в ее сторону пару восхищенно-нахальных реплик, проигнорированных журналисткой, прошла мимо мигающей вывески шумного ресторана и свернула на свою улицу, выходя меж рядов частных домов. Она уже подходила к своему жилищу, когда пиликнул айфон. Лена открыла окошко Ватсапа и насмешливо хмыкнула, набирая сообщение.
«Думала, ты уже сегодня не напишешь»
«Только что закончилась эта канитель. Приедешь сегодня?».
«Конечно. Как обычно?».
«Да, у меня».
«Хорошо. Зайду к себе, возьму все что надо. Ты тоже готовься».
«Всегда готов».
Лена открыла калитку и зашла в уютный дворик, выложенный потрескавшейся плиткой. В трех шагах от нее высился небольшой дом, окруженный садом с черешнями, сливой и большим ореховым деревом, раскинувшим свои ветви прямо над домом. Сейчас деревья стояли голые, с только начавшими набухать почками. Елена распахнула дверь и бодро вбежала внутрь, на ходу скинула ботинки и стала рыться на полках.
Примерно через час распахнулись уже ворота. Она вышла — теперь в мотошлеме, черной куртке и мотоботах почти до колена. Через плечо свисала большая сумка. За собой Лена вела небольшой мотоцикл. Закрыв ворота, она оседлала стального коня и, взревев мотором, устремилась вниз по улице, направляясь к федеральной трассе.
Дом Антона Ящичко — даже не дом, а роскошный особняк с тремя этажами, двадцатью комнатами, обширным земельным участком и большим прудом для летней рыбалки, раскинулся на окраине одного из хуторов, в трех километрах от районного центра. Сейчас чиновник принимал гостью — Елена, блаженно жмурясь от света горевших рядом свечей, простерлась в мягком кресле, потягивая из бокала красное вино. Она снова сменила наряд — верхнюю часть тела прикрывал черный корсет-бюстгальтер со стальными кольцами на боковых швах. Стягивавшие корсет кожаные ремешки были расстегнуты, открывая округлые груди и рельефный пресс, отработанный до совершенства годами тренировок. Ниже пояса начинались обтягивающие штаны из черной кожи, с молнией на промежности. Черные босоножки на высоком каблуке давали возможность полюбоваться черным лаком на ровных маленьких пальцах ног, тогда как руки украшал маникюр, чередующий красный и черный лак. В схожих тонах был выдержан и броский макияж, придававший девушке одновременно угрюмый и сексуальный вид. Завершала этот образ черная фуражка, украшенная бутафорским, но эффектным крестом, наподобие Железного.
С легким презрением девушка рассматривала стоявшего на четвереньках мужчину. Обнаженным Антон Ящичко выглядел лучше: было видно, что он немало времени проводит в спортзале, упругие мышцы подчеркивали черные ремни, туго стягивавшие его тело. Лицо прикрывала кожаная маска, оставлявшая открытыми рот и нос.