Госпожа тюрьмы, или слёзы Минервы

Жаль ветеранов войны: ведь им приходилось выбирать — или признать существование иной правды или правду отправить в тюрьму, за границу, на небо! Такие поступки — обычное дело не только для героев сражений: подобным образом поступали цари, генсеки и их многочисленные опричники, с учёными степенями или без них. Но ведь и Некрасов был ветераном войны…Остаётся лишь с сожалением вспоминать древнее утверждение: гражданское мужество встречается реже, чем героизм на войне!

Конечно, и тот же самый рационалист может сказать: даже немцев разведка подводила. Ведь писал же маршал Мерецков в своих смешных (по сегодняшним моим меркам) воспоминаниях, что блокаду Ленинграда можно было «снять» на полгода раньше известного срока, если бы… ну, конечно, если бы разведка донесла, что немцы уже давно драпанули в сторону родного фатерланда. А может, отсидка в сталинских застенках в начале войны сильно дезориентировала в пространстве и собственной личности несчастного воителя и ему жутко понравилось сидеть в блиндажах и окопах? Чем не архаический сюжет?..

Именно с постижения блокадных событий начинает разворачиваться в романе «Раковый корпус» диссидентская мысль А. Солженицына (М.: ИнкомНВ, 1991. — 414с.).

«С. 28. Что Гитлер — проклятый, это не требует повторных доказательств. Но всё же ленинградскую блокаду я на него одного не списываю.

— Как?! Почему?

— Ну, как! Гитлер и шёл нас уничтожать. Неужели ждали, что он приотворит калиточку и предложит блокадным: выходите по одному, не торопитесь: Он воевал. Он враг. А в блокаде виноват некто другой.

— Кто же?? — прошептала поражённая Зоя. Ничего подобного она не слышала и не предполагала.

Костоглотов собрал чёрные брови.

— Ну, скажем, те…, кто получал зарплату десятки лет и предусмотрел угловое положение Ленинграда и его оборону. Кто оценил степень будущих бомбардировок и догадался спрятать продовольственные склады под землю. Они-то и задушили мою мать — вместе с Гитлером».

Дальше — больше видна шизофреническая мудрость вождей:

«Кончилась война — и тот дезертир был отпущен по великой сталинской амнистии 1945 года (историки будут голову ломать — не поймут, почему именно дезертиров простили прежде всех — и без ограничений)….А Кадминых та амнистия нисколько не коснулась: ведь они были не дезертиры, они были враги. Они и по десятке отбыли — их не отпустили домой: ведь они не в одиночку действовали, а группой, организацией — муж да жена! — и полагалось им в вечную ссылку».

Вся страна купалась в шизофрении, вот только тех, кто понимал это, не принято было слушать…

«— Я вам так скажу: вы хоть врали меньше, понимаете? Вы хоть гнулись меньше, цените! Вас арестовывали, а нас на собрания загоняли: прорабатывать вас. Вас казнили — а нас заставляли стоя хлопать оглашённым приговорам. Да не хлопать, а — требовать расстрела, требовать! Помните, как в газетах писали: «как один человек всколыхнулся весь советский народ, узнав о беспримерно-подлых злодеяниях…» Хлопать-то надо ручки повыше задирать, чтоб и соседи видели и президиум. А — кому не хочется жить? Кто на защиту вашу стал? Кто возразил? Где они теперь?.. Если такой воздерживается, не против, что вы! Воздерживается, когда голосуют расстрел Промпартии, — «пусть объяснит! — кричат, — пусть объяснит!» Встаёт с пересохшим горлом: «Я думаю, на двенадцатом году революции можно найти другие средства пресечения…» Ах, негодяй! Пособник! Агент!.. И на другое утро — повесточка в ГПУ. И — на всю жизнь….

— А сколько это — верили? Сколько это — не понимали? С пацана и не спрос. Но признать, что вдруг народишка наш весь умом оскудел — не могу!.. То все профессоры, все инженеры стали вредители, а он — верит? То лучшие комдивы гражданской войны — немецко-японские шпионы. А он — верит? То вся ленинская гвардия — лютые перерожденцы, а он — верит? То все его друзья и знакомые — враги народа, а он — верит?.. Так сам-то он кто, простите — дурак?! Да неужели ж весь народ из дураков состоит? Народ умён — да жить хочет. У больших народов такой закон: всё пережить и остаться!…

— Ну, значит — облагороженная стадность. Боязнь остаться одному. Вне коллектива. Вообще это не ново. Фрэнсис Бэкон ещё в шестнадцатом веке выдвинул такое учение — об идолах. Он говорил, что люди не склонны жить чистым опытом, им легче загрязнить его предрассудками. Вот эти предрассудки и есть идолы. Идолы рода, как называл их Бэкон. Идолы пещеры… (моё выделение).