Госпожа тюрьмы, или слёзы Минервы

…Самые подробные обследования, которые продолжаются месяцами и годами (например, психоанализ), нельзя назвать исчерпывающими — всегда можно узнать о больном нечто новое, увидеть его в ином свете, ибо нельзя полностью познать человека.

Видя перед собой готовую схему, синдром или психодинамическую структуру, можно не заметить действительно существенных проблем больного и в результате обследования вместо реальной картины болезни получить её схему, т. е. попросту вернуться к отправной точке…

* * *

Известно, что психиатры, которые панически боятся бегства и самоубийств, несмотря на навязчивое применение предотвращающих мер предосторожности, имеют наибольшее количество подобных случаев.

Для психиатра самое трудное вероятно, — освободиться от давления социума. Общество требует от него, чтобы он решил, что сделать с этим человеком, который своей общественной группе мешает, который стал varius или alienus. Лучше всего было бы его изолировать, запереть в психбольнице, и пусть психиатр думает и волнуется, чтобы выпустить больного здоровым, т. е., чтобы больной был таким, как прочие нормальные люди, чтобы перестал быть другим.

Общество хочет знать ещё и то, почему человек — винтик в общественной машине — сломался. Всё очень просто, когда вину можно приписать генетическому дефекту или «органическому» повреждению. Хуже, когда причин много, и большинство невозможно объяснить рационально, увязать в простую причинную цепочку.

В нашем обществе, в нашей цивилизации дремлет страх перед психической болезнью. А вот так называемые первобытные народы его не проявляют, поэтому течение психозов в этих обществах более благоприятно — быстрые ремиссии и отсутствие хронических случаев.

Этот страх специфически окрашивает образ психически больного. В глазах невежд это человек, опасный для окружающих. О таких рассказывают страшные истории про садистские убийства. Приступы бешенства, от которых стынет кровь в жилах, или скверные анекдоты; Всё это играет роль защитного механизма от чувства страха (так же рассказывают о властелинах деспотах, возбуждающих ужас). Понятие «опасен для окружающих» — одно из общественных суеверий, не подтверждённых реалиями. Криминальная статистика не подтверждает, что преступность, особенно преступления против жизни и здоровья граждан, выше среди психически больных. У здоровых и психически больных шансы равны, и те и другие могут, скажем, совершить нападение на улице».

Такими титанами, как А. Кемпиньский, держится любая наука. Именно подобные умы побуждают очных и заочных учеников к творчеству. Но психиатрия сегодня едва ли может называть себя научной, ведь уже давно минул тот рубеж (50 лет), когда наука обязана сформировать новую парадигму развития или перестать называть себя таковой: она становится нормой (ремесленной) жизни. Психиатрическая наука превратилась в обыденную практику. Она не способна ни предсказывать события, ни основательно предотвращать их последствия. Хорошо ещё, если новой парадигмы нет, а что, если она есть, но её не решаются высказать вслух, так как она может повергнуть население в ужас?

Скоро нам расставаться, читатель. Но так уж получается, что в конце статей и книг у меня всплывают вновь те авторы, которые питали повествование вначале. Вот и Лариса Миронова устами своего непутёвого подопечного детдомовца по кличке Огурец когда-то сказала: «Новый фашизм подкрадётся в «мягких тапочках» и во всеоружии демагогической болтовни о гуманизме».

Тогда, ещё в самом начале перестройки, когда многие в СССР благодушествовали на перспективы своего будущего (включая и меня лично), она уже знала, что нас ждёт. Это что-то давно уже на пороге, а где-то и в России стало нормой жизни. Как нельзя, кстати, Интернет вновь неожиданно предложил встречу с Л. Мироновой и её работой «Психиатрия как террор, страх как продуктивная сила» («Проза. ру»)Вот некоторые выдержки оттуда:

«Бессилие культуры перед идеями террористов имеет источник. Этим источником являются идеи и методы психиатрии.

Сегодня эти идеи и методы остаются столь же бездоказательными, как это было в восемнадцатом веке, когда с легкой руки французского психиатра и якобинца Пьера Кабаниса в европейской медицинской науке, культуре и философии укоренился тезис о том, что «мозг выделяет мысль также, как печень выделяет желчь». Позднее голландский физиолог Якоб Молешот придал этой идее почечный оттенок: «Мозг вырабатывает мысль, как почка вырабатывает мочу».

Сегодня эти тезисы кажутся нам дикими. Они кажутся дикими потому, что мы понимаем: это не наука, это философия, то есть, предположения, которые кому-то показались очевидными, и тем не менее, не удостоверенные фактически.

Практически за каждым терактом — в которых средства массовой информации часто обвиняют те или иные религии — стоит психиатр.