Госпожа трех гаремов

— И все-таки Шах-Али нужно пригласить на ханство в третий раз! — тихо, но твердо произнес Кулшериф. И эмирам стало ясно, что он не растратил былой твердости, наживая года. Перед ними сидел прежний сеид — страстный, неутомимый. — Тогда урусский царь Иван не станет воевать наши земли! Только тогда отдаст нам Горную сторону! Отдаст и юрт на Свияге.

Кулшериф видел, как силой своего убеждения он внес сумятицу: карачи переглядывались, но согласиться сразу не торопились.

— Но как же мы его пригласим? Ведь у нас есть законный хан, мать которого правит сейчас Казанью! — возразил Нур-Али.

— Мы должны отдать замуж за Шах-Али Сююн-Бике! — Сеид извиняюще улыбнулся: — Конечно, если Шах-Али станет ханом, он может вспомнить прежние обиды. Трудно сказать, простит ли он своих старых противников… Согласен с вами, что он жесток и мстителен. Но у нас нет другого выбора, — развел руками Кулшериф. — Если мы поступим по-иному, Казань погибнет. Мы же с вами будем погребены под ее обломками. А так у нас есть надежда, что с годами Шах-Али переменился, я по себе знаю, что возраст — лучший советчик. После долгих лет жизни больше думается о райских кущах. Нам нужно время, чтобы собраться с силами. Пусть Шах-Али правит один год, а там мы выберем для нашего юрта более достойного хана. У нас есть опыт избавляться от неугодных правителей. — Сеид засмеялся. — С ним может произойти то же самое, что и в прошлое правление. Но сейчас мы должны вернуть Горную сторону и выгнать гяуров с нашей земли!

— Да! Но мы забыли главное… Что скажет на все это сама Сююн-Бике? Ведь она ненавидит Шах-Али! Она не может даже слышать о нем! — продолжал возражать Чура Нарыков.

Кулшериф закрыл глаза. Со стороны могло показаться, что сеид глубоко задумался, сам же он в это время находился далеко от дворца, там, где звучала божественная музыка флейты.

Наконец старик поднял веки.

— Сююн-Бике — мудрая госпожа. Важно и то, что она очень красива. Быть может, Шах-Али будет пленен красотой этой женщины, и тогда он станет послушным орудием в ее руках. Она примет такую жертву во имя спасения Казани. Она должна знать, что у нее и у Казани — единая судьба.

Ради народа и города

Солнце выглянуло ненадолго, всего лишь затем, чтобы растворить своими лучами серый и промозглый мрак, просушить расквашенный обильными дождями чернозем. Природа тут же пробудилась, ожила голосами зверей и птиц, а луговая трава потянулась к небу.

Сююн-Бике сидела за столом и писала письмо отцу.

Послание опять получалось злое, полное упреков. Он оставил без внимания и отцовской опеки любимую дочь! Мурза Юсуф просто забыл о ее существовании.

Жалобно откликнулись половицы на чей-то осторожный шаг. Это был есаул из личной охраны Сююн-Бике. Женщина чувствовала на себе его цепкий, жадный взгляд голодного зверя.

Так он смотрел на нее и раньше, но разве обращаешь внимание на скверную погоду, когда находишься в тепле и уюте, и разве всегда видишь камни, которыми устлана дорога? Он был ее раб, который исполняет волю своей госпожи! Иногда Сююн-Бике встречалась с ним взглядом, и юноша, явно смущаясь, отводил глаза в сторону. Он не смел посмотреть в лицо ханум, словно боялся быть ослепленным ее красотой. Разве возможно долго созерцать солнце?

Сейчас он замер за ее спиной, не решается нарушить одиночество повелительницы. Сююн-Бике отложила перо и обернулась. Глаза повелительницы остановились на лице раба. Юноша мужественно выдержал ослепительный свет, а потом смиренно опустил глаза под изучающим взором госпожи. А Сююн-Бике отметила про себя, что юноша красив: смуглолиц, с большими и ясными глазами.

Ей вдруг захотелось подсесть к нему поближе, заглянуть под его робкие ресницы. Коснуться кончиками пальцев темных кудрей…

Но вместо этого казанская госпожа властно произнесла:

— Что ты хочешь мне сказать?

Сююн-Бике заметила, как есаул напрягся, словно получил удар плетью по плечам, а потом проговорил, прицелившись взглядом на ее туфли:

— К великой бике пришел сеид, вместе с ним во дворец пришли и карачи. Они хотят видеть тебя.

— Хорошо! Я сейчас выйду. Не каждый день меня навещает сеид.

Карачи о чем-то оживленно разговаривали и не сразу заметили, как к ним через боковую дверь вышла Сююн-Бике и прошла к трону.

Сеид удивил ее сразу: вместо чапана, который указывал на его высочайший сан, отличая его среди прочих смертных, он был в обычном камзоле.

— Дочь моя! Сююн-Бике, госпожа всей Казанской земли! — Сеид опустился перед женщиной на колени, стыда не было. Был долг. — Не с доброй вестью мы пришли к тебе. Видишь, на моих старых щеках слезы печали. Я плачу, и вместе со мной плачет вся Казань. Только ты одна способна спасти город от разорения, а нас от плена. В твоих руках, благородная Сююн-Бике, находится судьба всего ханства. Только ты одна можешь спасти народ, который стал тебе родным и который любит тебя как свою дочь!

Сююн-Бике бережно подняла сеида:

— Что я должна сделать, чтобы спасти Казань и свой народ?

— Ты должна выйти замуж… за Шах-Али!