Госпожа трех гаремов

– Шах-Али не должен отмахнуться от нашей просьбы, то, что решили карачи, есть закон и для хана! Так было всегда! Если же хан все-таки отвергнет наше решение, – Кулшериф обвел взглядом всех мурз, и они застыли, ожидая последнего слова сеида, – мы сделаем то, что предначертано Аллахом… Шах-Али на казанском столе сменит другой хан!

Никто не заметил, как дрогнула занавесь. Но это был не ветер – из-за спин мурз вышла Сююн-Бике.

– Я сама переговорю с мужем. Если он действительно решил отказаться от своих улусов… – Бике вдруг замолчала… – Да простит меня Аллах, я не желала ему зла!

Кумыс для хана

Шах-Али зажег свечи.

Ему нужно было собраться с мыслями, восстановить в памяти последние события, отписать письмо государю, а это возможно только при полном одиночестве. Даже любимая Ильсияр стала бы ему сейчас только помехой.

«Дела скверны, – вывел на гладкой бумаге казанский хан. – Мурзы и эмиры строптивы. Многих казнил, многих упрятал в зинданы. Однако карачи ропщут по-прежнему! Вижу, что они против меня и чего-то затевают. Но вот что?! Пока не ведаю».

Дверь в ханские покои чуть приоткрылась, и робкое пламя свечи прогнулось на легком сквозняке. Осторожно ступая, в комнату вошла Сююн-Бике. Шах-Али отложил в сторону остро заточенное перо и поднял на нее хмурые глаза. «Женщина! Как она могла показаться в покоях без зова господина?!» Но скоро его раздражение растворилось в светлой улыбке. Если хану могла помешать Ильсияр, то казанская госпожа лишней быть не могла.

Шах-Али невольно приподнялся и сделал шаг навстречу жене. Сююн-Бике, как и подобало женщине, склонила голову перед своим господином. Теперь она даже отдаленно не напоминала ту властную бике, какая впервые встречала его. Сейчас это была покорная жена. Его раба!

Шах-Али подошел ближе. Ему вдруг захотелось коснуться ладонями ее атласной, не знающей увядания кожи. Ему хотелось жадно мять в своих руках ее крепкое тело, целовать ненасытно, страстно. Но этот нечаянный порыв прошел так же нежданно, как и родился.

А Сююн-Бике вдруг упала к ногам Шах-Али и губами притронулась к одной из туфель. «Эта женщина умна и, видно, крепко усвоила заповедь Востока: для жены первый господин после Аллаха – муж!»

Свеча догорала, и быстрыми тонкими струйками в глубокую чашу стекал воск.

Сююн-Бике поцеловала вторую туфлю, затем она согрела поцелуями его холодные, иссохшиеся от возраста руки. Шах-Али почувствовал на ладонях теплое прикосновение, будто окунул их в живительный источник, и совсем рядом со своим лицом увидел ее большие горящие глаза.

– Как ты относишься ко мне? – тихо спросил хан.

Сююн-Бике только на миг осмелилась посмотреть в глаза мужа и отвечала:

– О великий казанский хан Шах-Али, ты мой муж, которого послал мне Аллах! И я благодарю небо за это. Ты – мой господин!

Эти слова хану были приятны.

«Какой у нее чудный и покорный голос! Так невозможно притворяться. Вот она, настоящая Сююн-Бике! Ее невозможно не полюбить. И разве удивительно, что Сафа-Гирей терял от нее голову?»

Но не о любви завел разговор Шах-Али:

– Знаешь ли ты, Сююн-Бике, что я не нахожу здесь ни у кого поддержки? Известно ли тебе, что от меня отвернулись даже прежние мои сторонники? А ведь это мой народ, который я полюбил всем сердцем! Хотя окружающим может показаться, что я бываю излишне жесток. Скажи мне, женщина, может быть, я был в чем-то не прав?

Сююн-Бике оставалась все той же покорной женой. Она припала к ногам своего господина еще ниже – так верная собака ищет ласки у строгого хозяина.

– Ты сам сказал, что я всего только женщина, что же я могу посоветовать?!

– Сююн-Бике, – двумя пальцами хан приподнял ее голову за острый подбородок. – Я знаю… Нет! Я уверен, что ты мне сможешь помочь! От меня что-то скрывают! Быть может, готовится какой-то заговор, я это чувствую кожей! Ты можешь смеяться надо мной, но я иногда просыпаюсь от страха за свою жизнь! Мне часто снится мой убитый брат, а я даже спиной ощущаю насмешливые взгляды мурз! Я раскрываю заговор за заговором! Но это только отдаляет меня от казанцев! Почему же правоверные стали ненавидеть меня еще больше? Почему я стал чужим для народа, которым был рожден?!

Шах-Али подошел к догорающей свече. Некоторое время он смотрел на мерцающее красноватое пламя, потом достал из ларчика еще одну свечу и подпалил ее. Черный фитиль вспыхнул бледно-желтым пламенем, отталкивая полумрак в самые углы.

– Ты хочешь правды, Шах-Али? – наконец решилась Сююн-Бике.

Хан провел ладонью по ее лицу. Женщина не противилась мужниной ласке, чуткими губами коснувшись его холодных пальцев.

– Сююн-Бике, я хочу только правды! Я знаю, что никто не осмелится мне сказать ее, кроме тебя!

– Хорошо, Шах-Али… Ты долго жил на Руси и был касимовским ханом. Ты жил среди неверных! Ты не мог сделаться гяуром, но ты перестал быть и мусульманином! Ты стал забывать обычаи своего народа и принял обычаи урусов. Ты сделался рабом урусского царя и служишь не правоверным, а проклятым гяурам!