Госпожа ворон

Гистасп молча подал руку и, выцепив в толпе острым взглядом тана Каамала, повел женщину в противоположном направлении. Длинная полоска молочно белой кожи с еще более светлым родимым пятном на бедре сверкала в разрезе платья, когда танша шла, но и без него на нее бы смотрели неотрывно, думал Гистасп по дороге. Бансабира — из тех людей, на которых смотришь просто так, потому что не можешь не смотреть, когда они этого хотят.

— Кажется, все эти таны таращатся на вас с совершенно наглыми рожами, — заметил генерал вполголоса.

— Ты тоже так думаешь? — почти безынтересно осведомилась танша.

— Ну, не совсем, — лукаво улыбнулся Гистасп. — Уверен, рожи у них наглые независимо от вас. К сожалению.

Бансабира чуть покосилась на генерала: подшучивает?

— А мне казалось, самой наглой из всех ты считаешь мою.

— Что вы. Я никогда не позволил бы себе считать, что можно связать в одном предложении вас и "рожу", — деликатно отозвался Гистасп.

Они прошли еще несколько шагов, приветственно кивая встречающимся, прежде чем перед ними возник слуга с подносом, заставленным бокалами с вином.

— Благодарю, — кивнул Гистасп, взяв два. Один потянул танше, но та замерла, уставившись на слугу.

— Серьга Рамира, — сказала она тихо. Гистасп тут же напрягся и тоже уставился на прислужаника. Тот слегка качнул головой, и яркое полуденное солнце вспыхнуло на поверхности серьги бронзовым огоньком. Парень улыбнулся:

— К сожалению, у командира Юдейра нет серег, да и мы присягали Храму Даг. Так что ходим с этими.

Похоже, оценила Бану, он хорошо освоился с ролью местной прислуги: благожелательный, с виду скромный — будто бы всю жизнь на этом месте.

— Новости? — деловито осведомилась танша, понизив голос. Не время для лирики. На этот праздник она во многом ехала за новостями, которые в чертоге ждала бы еще месяц.

— Одну из новостей вы прочтете на воротнике герольда, госпожа. Вторую увидите в волосах главной танцовщицы в номере про весну. В ней, кстати, не будет первой позиции.

Описание номера не показалось Бану говорящим. Она скривила брови со скептическим выражением в лице.

— И когда будет этот танец?

— Думаю, ближе к концу празднования. Еще ведь зима, а танец про весну.

Бану потом чуть поджала губы:

— Досадно. Я надеялась смыться отсюда через полчаса. Видимо, придется торчать до победного. Неужели было трудно назвать цвета вслух? — посетовала Бансабира.

— Ну вдруг вы не запомните? Все-таки праздник, хмель, — уклончиво отозвался разведчик-слуга.

— А так я что ли буду записывать? — не без любопытства огрызнулась Бану.

— Моя задача только сообщить вам, где искать, об остальном — не знаю.

Бансабира кивнула в признательность и танским жестом позволила парню и дальше заниматься работой прислуги. Она улыбалась в душе и глядела в пол, стараясь скрыть торжество в глазах: даже ей не к чему подкопаться. Юдейр все делает правильно, распределяя роли и ограничивая сведения. Возглавляя разведку, нельзя позволять шпионам иметь доверительные отношения между собой.

Когда слуга исчез, Бану, посерьезнев, уставилась на Гистаспа и качнула головой:

— Давай в двери, мне нужен четкий порядок цветов на воротнике герольда.

Альбинос изменил направление движение мгновенно, не сказав ни слова. А Бансабира пригубила вино в высоком хрустальном бокале, каких отродясь не водилось в чертоге Яввузов, и нахмурилась: новостей должно было быть четыре.

— Госпожа? — позвал за спиной до боли во всех ребрах желанный голос, и сердце Бану пропустило удар. Из-за плеча Маатхас, возвышаясь, видел, как напряглись длинные пальцы Бану, сжимавшие края бокала. Дерганным движением Бансабира обернулась через плечо, будто, замедлись она на мгновение, и Сагромах испарится куда-нибудь.

— Тан?

Он поймал ее взор и прожег насквозь, одним выражением глаз заставил обернуться к нему полностью.

Бану задохнулась — и Маатхас услышал, по движению губ уловил, как отчаянно ей не хватило сил вдохнуть.

Здесь, среди всего южного пестроцветья, Маатхас выглядел совсем не таким, каким танша привыкла его видеть. Заливающий помещение свет неровными пятнами накладывал тени на резкое, будто отлитое из светлой бронзы лицо. На фоне изнеженных придворных, тан Лазурного дома выдавался ростом, широким разворотом плеч, прямым стержнем позвоночника — и такой же линией носа. Весь облик Сагромаха вдруг стал для Бану грубым — и непередаваемо, до дрожи в коленях выразительным. Казалось, он вобрал в себя всю суровую красоту северных круч, силу и живость океана, блеск солнца — и всех огней. Черные, как угли, глаза теперь не смеялись, но светились задумчивостью из-под открытого лба. Тело — мощное, устойчивое к любой жаре и нечувствительное к холодам ночи, в чем Бансабира за годы Бойни имела множество случаев убедиться — несмотря на развитые мышцы было гибким. Могучие руки были обнажены до плеч кроем темно-синей безрукавки из тонкого шелка. Длинные крепкие ноги скрывали белоснежные штаны и высокие сапоги из облегченной кожи.

Она и забыла, насколько он по-мужски притягателен. И, похоже, ему тоже здесь не по себе от духоты и спертости воздуха, со смешком подумала Бану.