Госпожа ворон

Краем глаза он глянул на дочь рамана и раману, сидевшую недалеко от матери. За успех в подавлении бунта Тахивран пообещала ему, Дайхатту, руку дочери. Девушка вполне симпатичная, признал Аймар сразу, но почему сейчас кажется настолько невыразительной?

— А вы слишком расчетливы, чтобы я поверила, будто вы выловили меня только затем, чтобы сказать это, — беззлобно отозвалась Бансабира. Ее привычка видеть врагов во всех, порядком изматывала, особенно сейчас, когда голова была занята посланиями от Юдейра и оборванной встречей с Сагромахом.

— Напрасно, — в тон ответил Аймар. Кажется, не обиделся. — Я вполне искренен. — Здесь очень шумно. Прогуляетесь со мной в саду? — он подал руку. Бансабира облизнулась, медля с ответом. Огляделась, словно это могло помочь с решением. Ох, не до него сейчас. Но ведь ее выбор должен определяться и между ним тоже. С его-то тридцатью тысячами под стягами…

Женщина вложила руку, украшенную по запястью тонкими нитями золотых браслетов, исключительно в форме жеста. Едва Дайхатт расценил его, как согласие, Бану, шагнув к ближайшему выходу в сад, сцепила руки перед собой.

* * *

— О, танши нет? — Гистасп почему-то подошел к Маатхасу.

— Как видишь, — протянул тот весьма философским тоном, глядя, как Бану разговаривает с Тахивран.

— Умыкнули из-под носа, — вполголоса прокомментировал альбинос взгляд Маатхаса. Тот усмехнулся. — Собственно, это даже неплохо, — вдруг не по-своему деловым тоном добавил Гистасп. — Давно хотел поговорить с вами, тан…

Сагромах испытал серьезное недоумение и страшно заинтересовался. К чему бы это?

— На трезвую, так сказать, голову, — чуть тише добавил Гистасп, скосив взгляд куда-то в бок.

Сагромах засмеялся.

— Так чем обязан, Гистасп?

— Ну, с вами я явно не политику обсужда…

— Тану идет, — вдруг обронил Сагромах, а потом вдруг нахмурился: едва удалось встретиться с ней взглядом, Бану перехватил ахрамад.

— Пойдемте на лоджию, — позвал Гистасп и намеренно вывел Маатхаса на балкон, с которого открывался вид на сад. Дорогой альбинос обновил выпивку на подносе у слуги, так что, остановившись у парапета, какое-то время Гистасп и Сагромах пили молча. Вскоре в саду показалась Бану в компании Аймара Дайхатта, и Маатхас помрачнел. Он оглянулся, проследив выражение лица собеседника, и, желая отвлечься, облизнулся:

— Не знаешь, с чего начать?

Гистасп опустил бесцветно-серые глаза, блуждая взглядом во влаге вина. Да, так сразу и не скажешь.

— Гистасп, — позвал Маатхас, — мы взрослые люди, говори, как есть.

Гистасп запрокинул голову к небу — солнечному, безудержно светлому и чистому, как намерения благородного мужчины — оскалился, собираясь с духом. Потом выдохнул, пригубил вина и, указав бокалом на гуляющих по парку танов, заключил:

— Она должна быть с вами.

Маатхас замер с вином у губ. Если признаться в душе, он ожидал чего-то подобного, но все равно сейчас на лице застыла неминуемая печать напряжения. Пусть бы Гистасп и был старше, пусть бы и находился подле Бансабиры все время, выслушивать советы по такому поводу Сагромах находил неловким. Любовь — дело двоих, не меньше, не больше.

Видя колебания собеседника, Гистасп чуть улыбнулся: второе слово всегда дается легче первого.

— Она должна быть с вами, — настоял генерал. — И знаете почему?

Маатхас с одной стороны хотел сказать Гистаспу, что тот лезет не в свое дело, и лучшим для него будет заткнуться вовсе. Но с другой, больше всего на свете Сагромах желал, чтобы альбинос продолжил говорить, сказал то, что Маатхасу нужно услышать, и — чего таить греха — дал уже, в конце концов, какой-нибудь дельный совет.

Не зная, что выбрать, Маатхас обернулся на Гистаспа и молча посмотрел на него, надеясь, что тот увидит в его взгляде чего-нибудь такое, что заставит генерала самого принять решение: продолжать или умолкнуть. Тот усмехнулся неуловимо, уставился перед собой на гуляющих вдалеке госпожу и Дайхатта, и изрек:

— Вы любите ее.

Маатхас задохнулся — но не мешал.

— Любите без памяти, — горячо заверил Гистасп, как если бы Маатхас сам был не в курсе. — Глубоко и истово, так что я не сразу даже понял, насколько вы серьезны.

Маатхас немного пришел в себя и с помрачневшим в отчаянии лицом тоже отпил вина — большими глотками.

— Как вообще понял, — пробурчал вслед.

— Бросьте, — вдруг посмеялся Гистасп, — ваши чувства очевидны. Достаточно хоть раз увидеть, как вы смотрите на тану. Не говоря о большем.

— А как я смотрю на нее? — вдруг заинтересовался Сагромах.

— Хм, — Гистасп покрутил в пальцах хрустальный бокал с вином, размышляя над ответом. — Как это ни тривиально, но, если бы тану Яввуз была луной, вы выли бы волком на ее свет.

Теперь с горькой иронией хмыкнул Маатхас.

— А разве сейчас все не как ты сказал?

Гистасп обернулся к парапету балкона спиной, прислонился поясницей, пригубил вина и, удерживая бокал несколькими пальцами, вознес перед собой указующий перст той же руки.