И Кхассав послушно пустился в плаванье с отборными морскими силами Гавани Теней — заядлыми знатоками всех театров, таверн и борделей за Великим морем. Он многое узнал, многому научился. Привез себе из странствий несколько отборных красоток, которых, увы, мать тут же распределила в столичные кабаки. Он видел разных мужчин и разных женщин и бывал и с теми, и с другими. Он боролся в бойцовских ямах и насмотрелся на верблюжьи бега, заставал выступления выдающихся акробатов и видел лучших объездчиков лошадей, слышал самые древние сказания Ангората — и не где-нибудь, а на Ангорате, куда самым неожиданным образом был приглашен Верховной жрицей как следующий раман великодержавного Яса.
Теперь Кхассаву нравилось говорить с Джайей. Побывав на западе, он не заходил в порты восточного континента и знал, что в мире еще масса того, что ему незнакомо, даже в собственной стране. Например, он повстречал немало разных богов с разными именами, но почти всегда есть Праматерь мира и Ее Достойный Сын и Отец сущего. Почти у всех хотя бы один из них — Змей, а нередко — оба, рассказывал он Джайе. Но ведь наверняка есть что-нибудь еще?
Когда жена говорила Кхассаву о своей религии, тот слушал увлеченно и даже представить не мог, что где-то существует настолько ортодоксальная держава. Несколько раз, посмеиваясь, он откровенно намекал, что той строгостью к себе, которую описывает раманин, отличалась только его благоверная, тогда как остальные наверняка смотрели на мир проще. И уж наверняка, как минимум ее шальные братцы, успели покувыркаться и девками, и с парнями.
— А я бы на их месте и тебя за сиськи полапал, — ухмылялся мужчина. — Наверняка эти два оболтуса подглядывали, когда ты купалась. Ну? Подглядывали же?
Джайя в такие моменты страшно краснела, забавно вспыхивала, говорила что-нибудь умилительно-ругательное и заявляла со всем презрением, что с такими привычками и манерами все, чего он достоин — тискать кабацких шлюх.
Кхассав не обижался. Он был совершенно согласен, что вполне достоин тискать шлюх. И не только шлюх, уточнял мужчина, скалясь.
Как-то до Кхассава дошли слухи, что путешествие Джайи в Яс было первым и единственным в жизни, а к тому же — морским, и далось оно ей непросто. Мать лагерей, говорят, хихикала всю дорогу.
— А вот и неправда, — оправдывалась раманин. — И чтоб ты знал, Бану не хихикает. Она вообще… вообще производит такое впечатление, будто всю жизнь только и обжималась с солдатней.
— О. С воительницами всегда интересно, — завелся тогда Кхассав. — Она же северянка, да? Говорят, на севере сохранилась память о древних Богах, как в некоторых землях на западе. О Богах-Драконах. И если во всем Ясе два Бога, то у Яввузов есть еще Астахирский Снежный Змей. Надо как-нибудь съездить посмотреть.
— Ну и езжай без меня, — еще одно приключение в такую даль не сулило ничего хорошего.
— Само собой, без тебя, — отозвался ахрамад. — Слышал, Мать лагерей не любит мою мать, так что и тебя наверняка принимает, как продолжение раману Тахивран. Зачем мне портить отношения с дельным полководцем только потому, что я не могу помирить своих женщин?
— Она — не твоя женщина.
— О, оставь это мне, — с легким пренебрежением Кхассав повел рукой.
— Да она уродина, — не удержалась Джайя. — Вся в шрамах…
— Значит, смелая.
— …и с выцветшими волосами.
— Блондинка?
— А ее голые ноги видела все моя родина.
— У меня уже встал, — самодовольно сообщил Кхассав.
— Да катись ты к черту.
— Хм… Тот парень, который благоволит блудницам и ворам? Мы сработаемся.
Джайя надулась и хлопнула дверью.
И тем не менее, Кхассав любил болтать с Джайей. Его веселила ее застенчивость, вспыльчивость, наивность. Веселила и умиляла, и даже зачастую приводила к тому, что штаны делались малы и нужно было срочно перевести дух где-нибудь. На письменном столе, на диване, даже стоя, там, где они были, ну разве что свернув в ближайший закуток.
И вот этого Джайя одобрить никак не могла. Есть ночь для греха, есть супружеское ложе. И он, Кхассав, не может принуждать ее делать это, как ему вздумается, против ее воли. Ортодоксальные орсовские привычки и взгляды противоборствовали ее счастью слишком сильно. Ведь, чтобы ей ни сказали здесь, разве в Библии не сказано, что зов плоти — всегда греховный зов и уступать ему — не достойно раба Божьего?
Кхассав нравился Джайе, но эта его привычка совокупляться по первому желанию… Кхассаву нравилась Джайя, но ее фанатичная мораль за три недели брака встала ахрамаду поперек горла. Какое-то время после этого он еще заводился от преодоления ее сопротивления, как от увлекательной игры, но когда шансы на победу всегда на нуле, кому захочется играть?
— Эх, — разочарованно протянул он в очередной раз. — Такая красота пропадает.
Что ж, стоило признать. Джайя, скорее всего, станет хорошей раману, если примет обычаи Яса хотя бы внешне, но вот любовниц явно придется искать на стороне. Когда-то Кхассав надеялся, что сможет устроить свой брак так, как это представлялось связью между друидами и жрицами: чтобы дружба, желание и преданность в паре шли рука об руку. Увы.