Госпожа ворон

Она встала, взяла загодя приготовленный теплый плащ и направилась к выходу, спокойная тем, что все ящики стола с важными бумагами заперты на замки, а мелкие ключики — на поясе ее платья. Кузины поднялись, склонившись в провожающем поклоне, потом снова переглянулись и уселись рядышком, близко-близко. Ниильтах забормотала что-то, потом всхлипнула, потом вздрогнула и заплакала, уткнувшись лицом сестре в колени. Иттая гладила светлую голову девушки. Она любила Ниильтах всем сердцем, но сейчас была, пожалуй, рада такому повороту событий. Их совместные тренировки под руководством Гистаспа стали совершенно другими в сравнении с началом. Перво-наперво потому, что иной стала сама Иттая. Долгое отсутствие генерала-альбиноса в чертоге помогло шатенке осознать многое. Теперь во время упражнений ее не веселило общество сестры и не подбадривало: ее раздражало, что Гистасп тратит свое внимание на кого-то другого. И сегодня, когда Ниильтах советовала Бансабире поскорее определиться с мужем, явно намекая и на Гистаспа тоже, Иттая могла только прятать уколы ревности в сердце, сглатывать возмущение и всеми силами игнорировать отчаяние.

Не бывать этому никогда.

* * *

Оказавшись за дверью и отдав приказ Нииму и его товарищу-новобранцу в охране, Бансабира направилась к боковым лестницам. Накинула бордовый шерстяной плащ, подбитый соболем. Неподалеку от выхода на внутренний двор тану встретился Русса. Расцвели оба.

— Куда это ты на ночь глядя? — брат широко раскинул могучие руки, приглашая любимую сестренку в объятия защиты.

— Хочу пройтись, — она вошла и тут же почувствовала сомкнувшееся кольцо вокруг талии и плеч. — Прогуляешься со мной? — Бансабира отстранилась совсем чуточку, чтобы иметь возможность глядеть брюнету в глаза.

— Как и все, что ты попросишь, — Русса коротко чмокнул тану в лоб, расцепил руки, поймал сестринскую ладонь и повел на улицу.

Морозный воздух пахнул в грудь, выдувая из легких спертый воздух замкнутого пространства. Они добрались до одной из смотровых площадок в правом крыле и замерли, задрав головы к небу. Обычно бастард являл собой пример человека, который надеется через сколько угодно сбивчивую речь донести до собеседника все чувства, клятвы, заверения. Но сегодня он молчал, твердо и безболезненно сжимая широкую ладошку сестры.

И этого было достаточно. Бансабира ему верила.

* * *

Наблюдая за отъезжающей сестрой, Бансабира ловила себя на мысли, что хотя бы со сроками Ниильтах затягивать не стала. Люди должны уметь действовать вовремя, когда им велено, а иначе на них нельзя полагаться. Впрочем, тут, скорее всего, подтолкнул Тахбир. Он уже уяснил эту черту танши, которую та явно унаследовала от Сабира Свирепого. И тем не менее, о надежности кузины говорить рано. Вчера Бану дала ей вполне развернутые распоряжения, но на деле приказ был всего один, и он прост. Если Ниильтах не справится с собой сама, ей помогут. Неспроста Бансабира отрядила кузине охрану под началом Одхана: рука у него знает только один жест, а сердце — только одного владыку. Даже если Ниильтах будет сопротивляться, манкируя положением, Одхан исполнит волю госпожи, не колеблясь.

Что-то в душе Бансабиры отозвалось хрустальным звоном от этого осознания. Если в твоем окружении нет ни одного человека, готового за тебя и умереть, и убить — ты ничего не добился в жизни.

* * *

Гленн старался останавливаться в самых неприметных местах и по самой острой необходимости. Держаться бездорожья и лишь к вечеру выходить на дорогу, чтобы добраться до какого-нибудь ночлега.

Его путь лежал на юг, к Ангорату или хотя бы, для начала, к Архону. И однажды, спустя неделю пути или около того, Гленн спешился у очередного кабака, где планировал провести ночлег. Но едва спешился и, взяв поводья, повел коня к привязи, на плечо легла рука.

И до того, как зазвучал голос, Гленн уже знал, кого встретил. Их родство не похоже на обычные семейные узы, и то, что их объединяло, было предопределением любых Богов, какие есть независимо от человеческой веры.

— Нирох назначил награду за твою голову, брат. В этой таверне сегодня остановился Тарон Ладомар, и он наверняка помнит твое лицо.

Жрец обернулся и, не думая, не вглядываясь, сомкнул крепкие объятия. Уже отвечая на такое теплое приветствие, из воздуха соткалась фигура в черном.

— Ал твой закат, Гленн из рода Тайи.

— Праматерь в каждом из нас, Вторая среди жриц.

Они разомкнули объятия, и только теперь Гленн заметил оброненный от его хватки посох у своих ног.

— Прости, — он подал орудие женщине. — Должен признать, непривычно видеть тебя с чем-то подобным, — улыбнулся жрец.

— Как и тебя непривычно видеть изгоем. Надо наколдовать чары, чтобы все видели не нас.

— Пожалуй, а то ты слишком приметна. Молодая красотка в черном с клюкой. Больше всего напоминает беглую монашку из гуданского монастыря, которую туда упек отец из-за слишком хорошенькой мордашки, чтобы она не заделала ему прорву незаконных внуков. А девица молоденькая, так что кровь берет свое, — посмеялся жрец.