Госпожа ворон

Шухран постоял немного, тоже посмеиваясь. Затем осмотрелся и плюхнулся в ближайшее свободное кресло, подтянул блюдо с едой, оторвал кусок жареного кабана, съел, следом сжевал еще какой-то пищи. А потом почему-то потихоньку облокотился на столешницу, сполз ниже и, наконец, вовсе улегся головой на стол. Шум в зале дремать Шухрану не мешал.

* * *

Дан любил чернявеньких.

И рыжих тоже.

И светленьких — очень сильно.

Дан любил всех женщин, особенно тех, чьи бедра напоминали ему о всеобщем мужском счастье. Тех, чьи ямочки на спине становились чуть глубже, если слегка надавить на ягодицы, и сводили с ума. Тех, чья нежная кожа казалась легкой простыней из прохладного мирассийского шелка. И когда его огрубевшие пальцы осторожно касались ее, немножко царапая — Дан знал наверняка — женщины тоже сходили с ума.

Они любили Дана Смелого — чернявенькие, рыжие, особенно — светленькие. Весь чертог и город вокруг него знали, что из себя представляет Дан Смелый, и насколько ужасна его репутация. Отчаянный юбочник, от которого не стоит ждать хорошего — ему нельзя верить, с ним не следует даже заговаривать или, тем более, оставаться наедине. Все одинокие женщины замка давно заучили эти запреты, как молитвы, но на каждой попойке непременно отыскивалась хотя бы одна, то ли от хмеля, то ли от одиночества, готовая рискнуть — в надежде, что удастся сделать великолепного богатыря с одурманивающими глазами и блестящим будущим только своим.

Вот и сейчас, сопротивляясь изо всех сил, женщина уступила натиску, позволив тысячнику увести себя из залы.

* * *

Когда Иттаю зачем-то подозвал отец, к Гистаспу подошел Гобрий (он прибыл для приветствия танши), который в-точь перед этим перекинулся парой слов с Бану. Судя по тому, что седоусый генерал сиял одним глазом сильнее, чем Дан Смелый при виде хорошенькой женщины — обоими, приветствие, а потом и разговор с тану у Гобрия прошел замечательно. Наверняка, танша не забыла снисходительно подчеркнуть, что она и в самом деле рада видеть Гобрия в стенах фамильного чертога. И сейчас даже Гистасп бы не взялся сказать с точностью, было ли это делом условности или отражало истинные чувства Бану.

— Распоясался он, — разочарованно протянул Гобрий, усаживаясь рядом с соратником.

— Рад видеть тебя, — пошире улыбнулся Гистасп, по-дружески коротко сжав плечо собеседника.

— Ой да, — буркнул Гобрий, скосив глаз на альбиноса. Впрочем, недоверия во взгляде было совсем чуть-чуть.

— Да ладно тебе, Гобрий, давно не виделись.

— Ей стоит быть строже, — сообщил зачем-то Гобрий Гистаспу, зыркнул на тану, наконец, оставшейся наедине с семьей наверху помоста, и снова уставился на дверь, за которой недавно скрылся Дан.

— Совершенно точно, — авторитетно заявил подоспевший к беседе лысеющий Отан. За его спиной, отставая на шаг, приближался Видарна. — Безалаберность тану опьянила мальчишку. Из него мог бы получиться отличный полководец, а он что? Только за юбками таскается. Разве я не прав, Гобрий?

Гобрий помрачнел. Было время, он бы, не раздумывая, ответил на такой вопрос, поддерживая, что во всем виновата танша. Но сейчас ситуация уже не выглядела такой уж однозначной. Обучение — это всегда лишь половина дела. Мало научиться владеть мечом — следует понять, когда и зачем следует доставать его из ножен. Мало вдохновлять людей, чтобы быть вождем — нужно уметь их поддерживать, когда не вдохновляет ничего. Дан не смог поддержать даже себя. Гобрий видел это, и теперь слабости бывшего воспитанника больше не скрывались в тени сияния его достоинств.

Так что, может, танша и виновата в разгульных нравах мальца, но внушительным полководцем ему не стать по своей вине.

— Что скажешь, Гобрий? — с нажимом подтолкнул к ответу Видарна.

Гобрий приосанился: он не проявит черт, которые осуждает в людях. Да, он не самый находчивый из генералов танши, но в его верности не приходилось сомневаться еще ни одному Яввузу.

— Дана опьянил успех и отсутствие мозгов, чтобы извлекать опыт из неудач, — значительно заключил одноглазый генерал.

— Не ты ли только что говорил обратное? — Отан возмутился.

— Никогда не думал, что до подхалимажа опустишься ты, Гобрий, — упрекнул Видарна.

Гобрий побагровел мгновенно.

— Что ты сказал?

Гистасп поспешно положил руку соратнику на плечо — мало ли что. Смешливость смыло, хотя губы альбиноса по-прежнему были растянуты в улыбке: довольные люди всех раздражают. Если Отан и Видарна не угомонятся, то, на крайний случай, хотя бы спровоцируются на необдуманную выходку, и можно будет свалить все шишки на их головы.

— Ты сам только что распинался, что танше бы быть построже, — опять вмешался Отан. — Она распоясала солдат, этого нельзя не замечать.

— Ты, похоже, мало знаешь, о дисциплине в ее рядах, — буркнул Гобрий.

— Да, конечно, — съехидничал Отан. — То оруженосец устраивает в лагере бордель, то…

— И где теперь этот оруженосец? — спокойно поинтересовался Гистасп.

Возразить было нечего, но Отан попытался:

— Ей следует это пресечь.