Госпожа замка Меллин

— Теперь мне понятно, — сказала Селестина. — Всему нашлось объяснение. Прошу вас, мисс Лей, не рассказывайте никому о моей глупости. Я рада, что нас никто не видел.

— Но любой на вашем месте мог испугаться, тем более, что…

— Что?

— Тем более, что присутствие Элис… миссис Тре-Меллин все время ощущается в этом доме.

— Ее присутствие?

— Возможно, это только иллюзия, обман чувств, простая игра воображения. Но мне действительно кажется, как впрочем и многим другим в этом доме, что Элис не обрела покоя.

— Какие странные вещи вы говорите! Почему вы думаете, что Элис не обрела покоя? Кто вам это сказал?

— Я… Я не могу припомнить, — заколебалась я. — Возможно, это только мое воображение. Может быть, никто ничего и не говорил, и эта мысль сама пришла мне в голову. Мне очень жаль, что я расстроила вас.

— Не нужно извиняться, мисс Лей. Вы были очень добры ко мне. Я чувствую себя значительно лучше. — Она встала. — Не говорите никому о том, что случилось. Так значит, вы обучаете Элвину верховой езде. Я рада. Скажите, как вы с ней поладили? Мне показалось, когда вы только приехали, Элвина испытывала к вам некоторую враждебность.

— Она из тех детей, которые враждебно относятся к дисциплине. Да, мне кажется, мы постепенно становимся друзьями. Этому очень помогают уроки верховой езды. Кстати, мы их держим в секрете от ее отца.

Селестина Нэнселлок была несколько шокирована моими словами, и я поспешила разъяснить:

— Он знает про уроки. Естественно, я сначала спросила его позволения. Но он совершенно не догадывается о том, что она уже добилась больших успехов. Именно это мы и держим в секрете. Мы готовим ему сюрприз.

— Понятно, — сказала Селестина. — Мисс Лей, я надеюсь, Элвина не слишком переутомляется во время уроков?

— Переутомляется? Но почему? Она нормальный здоровый ребенок.

— Она очень эмоциональна. Честно говоря, я сомневаюсь, что с ее темпераментом она станет хорошей наездницей.

— Она еще достаточно мала, поэтому у нас есть возможность формировать ее характер, а это обязательно отразится на ее темпераменте. Ей очень нравятся уроки, и она ждет не дождется, когда сможет удивить своего отца.

— Итак, вы с Элвиной становитесь друзьями. Я рада это слышать, мисс Лей. Мне пора. Еще раз спасибо за вашу доброту. И помните… никому ни слова.

— Конечно нет, если вы так хотите.

Она улыбнулась и вышла.

Я подошла к зеркалу и взглянула на свое отражение — боюсь, это вошло у меня в привычку с тех пор, как я здесь. Я тихо сказала вслух:

— Если бы не мое лицо… Это могла бы быть Элис. — Затем, слегка прикрыв глаза, отчего мое отражение несколько смазалось, я мысленно нарисовала совершенно иное лицо.

Да, это, должно быть, было ударом для Селестины.

И мне было ведено молчать, а я с готовностью согласилась. Интересно, что скажет Коннан Тре-Меллин, когда узнает, что я разгуливаю в одежде его жены и пугаю таких рассудительных людей, как Селестина Нэнселлок, подкарауливая их в темных углах.

Мне кажется, ему не понравится, что я могу быть так похожа на Элис.

А поскольку мне нужно это платье для того, чтобы продолжить уроки — ведь я совершенно твердо решила, что мы будем заниматься и что я не откажу себе в удовольствии сказать ему: «Я же вам говорила!»— то я ничуть не меньше, чем Селестина Нэнселлок, была заинтересована, чтобы никто ничего не узнал о нашей странной встрече на лестнице.

Прошла еще неделя, моя жизнь текла своим чередом. Занятия как в классной, так и вне ее продвигались довольно успешно. Раза два приезжал Питер Нэнселлок, но мне удалось избежать встречи с ним. Я очень хорошо запомнила предостережение Коннана Тре-Меллина, сознавая его правоту. Я заставила себя признаться, что мне нравится общество Питера, и, может статься, что легко и незаметно во мне произойдет перемена, когда я с нетерпением стану ожидать его прихода. У меня не было ни малейшего желания ставить себя в подобное положение, поскольку я и без Коннана Тре-Меллина сознавала, что Питер Нэнселлок настоящий повеса.

Временами я думала о его брате Джеффри и пришла к выводу, что Питер должен быть сильно похож на него; а думая о Джеффри, я вспоминала и о дочери миссис Полгрей. Она никогда не говорила о своей Дженифер, тихой и скромной Дженифер, с «самой тонкой талией на всем белом свете», которая не устояла перед обаянием Джеффри и уступила ему среди, луговых трав и ночных фиалок. А потом она однажды зашла в море и больше не вернулась.

Я содрогнулась, думая о том, какие ужасные ловушки поджидают неосторожных женщин: таких же непривлекательных как я, вынужденных зарабатывать себе на жизнь и зависеть от капризов своих хозяев, или других — красивых, но не менее несчастных. На свою беду они ненадолго привлекают внимание распутных повес и однажды осознают, что жизнь может предложить им единственный выход — смерть.