Гость

Не меня, а Марту пригласили участвовать в коммерческом деле. На первых шагах ей предложили выгодное помещение капитала. Мы расстались с фермой и переехали в город. Наш доход нисколько не уменьшился, но не было уже нужды в работе от зари и до зари. Ей было дано понять, что приглашение в дело последовало по рекомендации Виктора Михайловича. И она переменила свое мнение об этом союзе.

Минул еще год. Мой русский учитель объявил мне, что если я хочу действительно получить образование, то он сможет меня рекомендовать в Институт по изучению СССР.[1]

К тому времени у меня в руках уже побывала книжечка в зеленой обложке с символическим трезубцем. Теперь союз назывался несколько иначе, чем в молодые годы моего наставника и руководителя. Вместо слова «национальный» было поставлено слово «народный». «Народно-трудовой союз». Так называлась организация. Следовало еще уточнение в скобках — «Союз солидаристов».

Теперь, когда я готовился к поступлению в Институт по изучению СССР, в терминах уже не путался, знал их значение и в общих чертах понимал, что программа определяет задачи союза.

Мне нет нужды по пунктам перечислять здесь ее положения. Это довольно обширный документ, я только остановлюсь на том, что безусловно принял, делая все же скидку на то, что не все записанное в программах претворяется в жизнь. Прежде всего меня устраивало, что наш союз имеет надпартийную окраску.

Тогда мой слух ласкало слово «народный». Я еще не знал, как умеют спекулировать этим словом те, кто никогда не собирался защищать интересы народа.

Устраивало меня и провозглашение свободы коммерческой деятельности.

Эпидемия приобретательства разгоралась, пожирая в своем пламени все иные страсти и стремления. Она подхлестывала людей, с каждым годом рынок манил все большим и большим разнообразием товаров. И все они казались совершенно необходимыми для жизни.

На следствии мне был задан вопрос: «Когда вы были завербованы в НТС для антисоветской деятельности?»

На вопрос следователя я должен был ответить кратко и точно. И я ответил, что считаю себя завербованным для антисоветской деятельности с того дня, когда дал согласие учиться в Институте по изучению СССР в Бад-Гомбурге. Тогда я подписал более серьезные обязательства, чем при вступлении в НТС, и эти обязательства, как мне известно, не были уничтожены. Но я думаю, что это случилось много раньше, с той, наверное, поры, когда я, как и Марта, пали жертвой эпидемии приобретательства, когда мы захотели иметь больше, чем нужно для неизвращенных человеческих потребностей.

Состоялась третья встреча с обворожительным Виктором Михайловичем. На этот раз он передал меня под опеку того самого человека, который выступал на совещании членов нашего союза и говорил о близкой революции в России. Представили мне его как Сергея Сергеевича. Замечу, что у всех моих наставников по НТС было по нескольку фамилий и имен. Узнал, кто они такие, я позже, на следствии, когда мне предъявили фотографии для опознания.

Сергей Сергеевич был уже немолод. Под глазами нездоровые мешки, небрежен в одежде, его манера держаться резко отличалась от манеры моего первого наставника.

Разговор начал Виктор Михайлович. Он представил меня, рассказал, с какой увлеченностью я учился. Здесь он не преувеличивал. Я действительно занимался усердно и во многом успел.

Разговор происходил в служебном кабинете Виктора Михайловича во Франкфурте-на-Майне.

— У вас не пропала жажда коммерческой деятельности? — спросил Виктор Михайлович.

— Пока я не вижу чего-то равного по интересу, — ответил я.

— Вот видите! — воскликнул Виктор Михайлович. — Он изъясняется как интеллигентный человек. Усложнены обороты речи, безупречная дикция!

Сергей Сергеевич упорно смотрел на меня из-под мохнатых бровей.

— Хм! — промычал он неопределенно.

— Я говорил уже Плошкину, что коммерция — это почти искусство, она требует таланта! Но должен отметить, что сегодня он ближе к осуществлению своего желания, чем два года назад. Успехи налицо. Он русский, и, стало быть, знание советской действительности ему может помочь в его будущих занятиях коммерцией. Он изъявил желание учиться в Бад-Гомбурге…

Сергей Сергеевич продолжал бесцеремонно меня разглядывать.

— Я все знаю, — проговорил он наконец низким, прокуренным голосом. — Одного не знаю… За что Сергей Тимофеевич ненавидит большевиков? Советскую власть? Что она лично тебе худого сделала?

— А разве обязательно лично? — спросил я.

— Тогда нечем питаться ненависти! — отпарировал он. — Я не очень уверен, — сказал он, обращаясь к Виктору Михайловичу, — что нам следует Сергея Тимофеевича зачислять в наш институт! Он здесь хорошо устроен, а мы должны позаботиться прежде всего о тех, кто плохо устроен.

Сергей Сергеевич сделал рукой прощальный жест и вышел. Виктор Михайлович сокрушенно покачал головой.