Гость

Видя, что его слова производят не ту реакцию, какой он добивался, мужчина меняет тон. Теперь он и в самом деле обеспокоен:

- Ты можешь сказать, что случилось, Антон? Заболел?

- И это тоже.

- Почему - тоже?

- Дело не только в этом.

- В чем же еще?

Торецкий, поддевая носком ботинка снег, медленно говорит:

- Вот ты сказал: "Выбыл из игры". Удивительно точно сказал. Человек играет всю жизнь не только в том случае, если он актер. Банальная истина каждый выбирает себе какую-нибудь роль, воображает себя таким, каким ему бы хотелось быть. Может, в детстве полюбил книжного героя или позавидовал "королю улицы", или слишком крепко запомнил легендарного капитана. А что? У каждого своя роль, своя игра. Но случается, что человек перестает играть и становится самим собой. Вот тогда-то его не узнают. Не только другие - он сам не узнает себя. Вот иду я сейчас по улице, встречаю знакомых, поклонников. И хоть бы кто из них узнал меня. А почему? Помнишь, как я раньше по улице ходил? Не ходил ~ шествовал. Всегда с непокрытой головой, ветер волосы перебирает, заплетает, как лошадиную гриву.

Торецкий отдается воспоминаниям. Он выпрямляется, улыбаясь, снимает шапку, гордо встряхивает волосами. Перед зрителями - совсем другой человек мужественный рыцарь без страха и упрека. Встретишься с таким на улице, невольно обернешься.

- А думаешь, одна лишь приятность в такой роли? В мороз, например, когда хочется шапку нахлобучить, уши согреть. А нельзя. Из роли выходишь. Терпи, казак, играй перед другими и перед самим собой. - Мотает головой. - Надоело!

Усталым жестом напяливает шапку, втягивает голову в плечи и превращается в сухонького невзрачного человечка, одного из незаметных пешеходов большого города. И голос у него усталый.

- Теперь, в последние часы, не хочу играть. Вот наушники опустил - тепло. Иду такой походкой, какой хочется, а не такой, как положено по роли. Сидеть буду как хочется, стоять как хочется, говорить, что хочется. А захочется молчать - буду молчать, даже когда это потрясающе невежливо.

Беспокойство мужчины возрастает. Он пытается перевести все в шутку:

- Что-то ты чересчур философствуешь! Уж не Сенеку ли играешь?

Торецкий поглощен своими мыслями, не слышит последних фраз, продолжает:

- И когда перестаешь играть, когда тебе уже не нужен весь громоздкий, с трудом накопленный реквизит, оказывается, что человеку для жизни нужно совсем мало и зачастую совсем не то, что приобретал и копил. Может быть, мне необходимо сейчас то, что я потерял, то, от чего отказался ради игры. Понимаешь?

Очень тихо, почти испуганно мужчина спрашивает:

- Идешь к ним?

Торецкий утвердительно кивает,

Сергей Павлович сказал подчеркнуто безразлично:

- Вы ошиблись в прогнозе, друг мой.

- Наполовину, - ответил Юрий, зачеркивая первую часть предсказания.

На странице блокнота, почти посредине ее, четкие, как приговор, остались слова: "вернется к семье".

Жирная линия перечеркнула шаржированный портрет Торецкого. Несколько штрихов - и на листке возник совершенно иной профиль - с устало опущенными углами пухлых губ.

Юрий взглядом указал на рисунок и спросил:

- Теперь похож?

- Теперь похож, - откликнулся Сергей Павлович.

...К плечу Юрия осторожно дотронулась рука соседа. И тот же голос, который только что звучал за кадром, сказал:

- Помните, друзья Антона Ивановича рассказывали, что его любимая песня была "Плохо умирать в своей постели - хорошо погибнуть в чистом поле...".

Юрий медленно повернулся к нему. Он вдруг в полном объеме представил трудности задачи, которую сам поставил перед собой.

Он думал о чужой жизни и ее запутанных хитросплетениях, о проявленной трусости или смелости, черствости или великодушии, честности или коварстве, о поступках, способных потом мучить человека всю жизнь или устанавливать уровень, ниже которого он не смеет опускаться; о том, как слившись в поток и смешавшись со случайностями, все это в конечном счете определяет выбор любимой песни. Он представил, сколько столкновений и встреч с разными людьми, сколько больших и мелких, светлых и темных страстей должны были отбушевать в бездне - в длинном, как бесконечный туннель с лабиринтными переходами, спинном мозгу, в ягодах желез и таламусе, чтобы пропустить наверх, в кору полушарий, и закрепить там, как флажок на глобусе, определяющий многие поступки, слова песни:

"Плохо умирать в своей постели - хорошо погибнуть в чистом поле..."

Он пробормотал:

- Я не придавал особого значения его любимой песне.

Юрина рука почти машинально раскрыла блокнот, Несколько штрихов - и портрет ожил.