Гость Дракулы

Природа – это природа, а необходимость – это необходимость, и полагаю, что истерика – это результат борьбы между ними. Во всяком случае, я продолжала играть рил и при этом все время хохотала, вращаясь на табуретке. Вскоре меня прервал новый приказ: «Время!»

Я оглянулась; дуло револьвера смотрело на меня.

«Пять минут прошло, “поющая субретка”, делай свою работу! Следуй своему призванию! Упражняйся в своем искусстве! Пой!»

«Что мне петь?» – в отчаянии спросила я, и он ответил с сардонической улыбкой на лице: «Пой опять ту же песню. У тебя будет время придумать что-то другое, пока будешь ее петь!»

Что делать, пришлось мне подчиниться. Раньше эта песенка казалась мне очень забавной, хоть и немного заунывной, но теперь я воспринимала ее как полную унылой чепухи фальшивку – сентиментальную, пустую и грубоватую. После того дня я уже не могла исполнять ее без тошнотворного чувства унижения.

– Конечно, конечно! – произнес трагик, но на него все зашикали, и он умолк. «Поющая субретка» с упреком взглянула на насмешника и продолжала:

– Вскоре псих-официант подошел ко мне ближе и прошептал: «Не останавливайся! Если хоть на секунду замолчишь, тебе конец. Вот идет Фриц, я слышу его шаги».

«Должно быть, у него прекрасный слух, – подумала я. – Но безумцы все такие…»

«Когда он откроет дверь, скажи, что ты разучиваешь песни и тебя нельзя беспокоить. Помни, я за тобой слежу! Стоит тебе запнуться, и вы с ним обречены! Я на все способен! Эта музыка – только для меня, и я об этом позабочусь!»

Псих ушел в спальню, оставив дверь слегка приоткрытой. От наружной двери его нельзя было увидеть, но он меня видел прекрасно, и я его тоже. Его револьвер целился мне в голову, а на злобном лице застыло мстительное, угрожающее выражение. Я понимала, что этот человек убьет меня, если я не буду делать то, что он хочет, поэтому, когда Фриц открыл дверь, крикнула как можно любезнее – есть какая-то польза в театральном образовании: «Я репетирую, Фриц, и не хочу, чтобы мне мешали. Мне ничего не понадобится, пока не вернется мадам».

«Гут!» – любезно отозвался Фриц и сразу же удалился.

Затем мой безумный друг вышел из спальни и сказал, скаля зубы в мрачной ухмылке: «Что ж, ты продемонстрировала смелость и мудрость, “поющая субретка”; теперь пой!»

Итак, я все пела и пела; спела все песни, которые могла вспомнить, пока совсем не выбилась из сил: мне с большим трудом удавалось сидеть прямо, а голова моя кружилась. Маньяк же все больше впадал в безумие. Так как я пела все тише, он целился в меня из пистолета и заставлял продолжать под страхом смерти. У него начало дергаться лицо, глаза бешено вращались, а губы конвульсивно дергались, когда он кричал яростным шепотом: «Продолжай! Пой! Пой! Быстрее! Быстрее! Быстрее!»

Да, он заставлял меня петь все быстрее и быстрее, отбивая ритм своим револьвером, пока я не начала задыхаться. До определенного момента меня поддерживал только смертельный ужас, но вот наступил миг, когда не помогал даже он. Последнее, что я видела, когда падала без чувств, было хмурое лицо официанта и подпрыгивающее дуло револьвера, а в ушах моих слышался крик: «Быстрее! Быстрее!»

Следующее, что я помню, – голос Хильды, который доносился словно издалека. Я узнала этот голос раньше, чем услышала слова, но в голове у меня постепенно прояснилось, и наконец я поняла, что руки подруги приподняли мою голову. Затем я ясно различила ее слова: «О, не беспокойтесь! Какое это имеет значение? Мне гораздо важнее видеть мою дорогую подругу, чем все драгоценности христианского мира!»

Потом прозвучал ворчливый, громкий голос: «Но послушайте, мэм. Сейчас время решает все! Мы не сможем начать, пока не получим какую-нибудь подсказку. Просто расскажите нам то, что знаете, а мы сделаем остальное».

Хильда нетерпеливо ответила: «Я правда ничего не знаю, кроме того, о чем уже вам рассказала. Я вернулась из Оперы и нашла ее здесь в глубоком обмороке. Возможно, когда бедняжка придет в себя, она сможет что-нибудь нам рассказать».

И снова раздался громкий голос: «А вы, Фриц Дармштеттер? Вам больше нечего сказать, кроме следующего: “Я приходил несколько раз за вечер и слушал, как она пела одну и ту же песню, снова и снова, что-то насчет Джорджа и Папочки. Когда, наконец, я открыл дверь, она велела мне уйти, так как она репетирует и не хочет, чтобы ей мешали. Ей ничего не понадобится, пока не вернется мадам”?»

«Та, это так!»

В этот момент я очнулась, открыла глаза, и когда увидела рядом с собой мою дорогую Хильду, то прижалась к ней, умоляя защитить меня. Она мне это пообещала. Тогда, несколько ободренная, я огляделась и увидела, что вокруг собралась настоящая толпа. Слева стоял ряд рослых полицейских во главе с совсем уже гигантским инспектором, справа – множество служащих отеля, мужчин и женщин, включая горничных Хильды, заламывающих руки. Один полицейский держал в руках шкатулку из свиной кожи с оторванной крышкой, где хранились драгоценности моей подруги.

Когда инспектор увидел, что я открыла глаза, он наклонился и одним движением руки поднял меня на ноги.